Произведения Кира Булычёва
Цикл "Институт экспертизы"
..Хоть потоп!
точные, нужные ему сейчасслова. И от того, что она не знала, какие слова правильные, возникал страх
все испортить, и она молчала.
- А ведь вы не все знаете, - сказал Суслин. Он снова улыбался, теперь
куда уверенней. - И воспринимаете мою речь в плане абсолютной абстракции.
Лера послушно кивнула.
- Так знайте же - я не только нашел биоволны мозга, но и научился их
улавливать. Уже есть приемник биоволн.
Биоволн не существует, уверял Траубе, который все знает. Это все равно,
что построить вечный двигатель.
- Калерия Петровна, - продолжал Суслин, не смущаясь отсутствием
энтузиазма, - вы мне не верите? Мне никто не верил, куда более знающие
люди, чем вы. Я выйду отсюда и все вам покажу. Вы знаете, что я ушел из
техникума, потому что пришло время для последнего наступления. Я почти
написал статью, короткую, три страницы на машинке. Этого достаточно.
- И земная слава?
- Ах, как вы злопамятны! Черт с ней, с земной славой! Хотя я от нее не
намерен отказываться. Знаете, куда я пойду первым делом? К академику
Чхеидзе. Три года он терпел мою лабораторию. А ведь я сам от него ушел.
Озлился и ушел. Я приду к нему и скажу: по справедливости вы должны стать
моим соавтором.
Гадкий утенок. И почему она никак не может разглядеть в нем лебедя?
- А ваш приемник? - спросила она. - Вы его покажете Чхеидзе?
- Я его покажу вам. Вы будете первая, кто его увидит в работе. И тогда
вы мне поверите.
Когда Суслин провожал Леру к лестничной площадке, шагая с
преувеличенной осторожностью сердечника, он остановился у
телефона-автомата и строго спросил:
- Вы двухкопеечные монеты принесли? Мне их много надо. Штук пять.
Лера высыпала ему на ладонь кучку монеток, и он быстро сжал пальцы,
словно поймал муху.
Лера попрощалась с ним. Не выпуская монет, он протянул ей кулачок.
- Погодите, вы же главного не знаете, - сказал он вдруг. - Мой приемник
работает. Всегда работает. И пока я был здесь, он тоже работал. Это очень
смешно. И он настроен на биоволны моего мозга. Их можно определять, как
отпечатки пальцев. Вы придете, когда меня будут выписывать?
- Обязательно.
- Это самое главное. Важно, чтобы я на обратном пути не попал под
машину. Понимаете?
- Нет.
Суслин вдруг подмигнул ей.
- Неужели не поняли? Мой приемник соединен с металлическим ящиком, в
котором хранятся все мои работы, все расчеты - все. Если мой мозг
прекращает посылать биоволны, включается цепь, это элементарно, и в ящике
все сгорает. Я бы умер, и не осталось бы ни строчки. А впрочем, никто бы
не стал их искать. Только об этом никому ни слова.
Я вам доверяю.
И он почти игриво погрозил ей пальцем.
Ну и дурак, бормотала про себя Лера, спускаясь по лестнице, ну и дурак.
Господи, какой он весь изломанный!
- Девушка! - остановил ее гулкий бас.
- Вы меня?
Ее догонял объемистый врач с черным каракулем волос вокруг блестящей
лысины.
- Это вы навещали Суслина?
- Да, - сказала Лера.
- Где же вы раньше были?
- Я только два дня назад узнала, что он здесь.
Лера чувствовала себя смертельно виноватой.
Врач схватил ее за руку.
- Поймите меня правильно, - ворковал он, не без удовольствия разминая в
руках пальцы Леры. - Суслин - моя гордость. Восемь минут клинической
смерти.
- А он мне ничего не сказал...
- Он и сам этого не знает. При его нервном состоянии, бесчисленных
комплексах и маниях... я бы никогда не осмелился. Когда-нибудь потом,
когда он будет вне опасности, мы порадуемся вместе. Восемь минут - и
никаких последствий.
Этот разговор тут же вылетел из памяти. Впрочем, этому было вполне
прозаическое объяснение. Лерин взгляд упал на настенные круглые часы. А
часы показывали половину восьмого. Дома голодные Олег и Мишка, которые не
представляют, куда девалась их жена и мать. А ведь она должна еще купить
чего-нибудь на ужин.
Навестить Суслина Лера не собралась, но обещание встретить при выписке
выполнила. Даже успела купить букет сирени, чем привела Суслина в полную
растерянность, потому что он совершенно не представлял, что положено
делать с букетом, некоторое время держал его как веник, словно намеревался
подмести им вестибюль больницы, потом вернул его Лере и успокоился. Он был
явно взволнован, и в этом не было ничего удивительного.
В такси он спросил:
- А вы знаете, не исключено, что я побывал на том свете.
Он уколол Леру настороженным взглядом.
Какая я дура! Гулкий бас доктора зазвучал в ушах. Ведь Суслин был
восемь минут мертв. И если железный ящик не плод его тщеславного
воображения - все сгорело! А сейчас он увидит, и в его состоянии...
Ну что делать? Везти его обратно в больницу?
- Ничего страшного, - услышала Лера свой собственный жизнерадостный
голос. - Вы же живы. Восстановить куда проще, чем изобретать вновь...
- Вы же ничего не понимаете!
У двери он сунул ей в руку ключ, сказав:
- Мне вредно волноваться.
Дверь отворилась. Не раздеваясь, он бросился в единственную комнату,
помесь неустроенного холостяцкого логова и лаборатории, опрокинул стул,
откинул локтями руки Леры, старавшейся его удержать или поддержать, и
ринулся к приборам, громоздившимся на длинном, во всю стену, столе. Он
долго возился с задвижками и запорами черного ящика, из которого, подобно
разноцветным червякам, лезли во все стороны провода. Время ощутимо
замедлило ход, и Лере казалось, что он уже никогда не сможет этот ящик
открыть - и лучше бы, чтобы не смог, потому что она понимала, что, если
Суслин - не сумасшедший, в ящике ничего нет.
Тонкие пальцы Суслина замерли над ящиком. Они дрожали. Суслин обернулся
к Лере и сказал тихо:
- Может, вы, а?
И тут же поморщился, охваченный негодованием к собственной слабости, и
рванул крышку.
Лере не было видно, что там, внутри. Она шагнула, чтобы заглянуть
Суслину через плечо, но он уже запустил обе руки в ящик и, вытащив
пригоршню черного пепла, с каким-то мрачным торжеством обернулся к ней.
- Ну вот, - сказал он, протягивая вперед руки и держа пепел бережно,
словно птенца. - Вы же видите!
- Может, что-нибудь осталось? - сказала Лера.
- Осталось! Температура восемьсот градусов! Осталось... Ничего не
осталось. И не могло остаться. Вы вот не знаете, а я почти восемь минут
был на том свете. Меня реаниматоры зачем-то вытащили, до сих пор гордятся,
а скрывают, берегут мои нервы. Мне санитарка рассказала. Что же, вы
полагаете, восьми минут было мало, чтобы принять сигнал?
- Так вы знали?
Лера открыла сумочку. Куда же она сунула валидол? Ведь специально клала
валидол...
- Иначе бы не просил вас со мной поехать. Обошелся бы. Знал и трясся.
- Успокойтесь, - сказала Лера. Вот он, этот проклятый валидол.
Теперь надо заставить его принять таблетку. - Мы все восстановим.
- Восстановим, восстановим... Разве в этом суть? Чем, вы думаете, я
занимался последние две недели в больнице?
Он метнулся к своей сумке, рванул "молнию" так, что она чуть не
вылетела из швов, пепел кружил по всей комнате, словно после большого
пожара. Лера сказала, протягивая ему таблетку:
- Вот валидол, обязательно надо...
- Спасибо, - сказал он, роясь в сумке, повернул к ней голову, приоткрыл
рот, чтобы она положила туда таблетку. - Вот!
В его руке трепетала пачка исписанных листков.
- Разумеется, многое можно восстановить. И восстановлено.
- Вы не грызите таблетку, пускай лежит под языком.
- Не учите. Я же сердечник.
- Я буду вам помогать, если надо...
- Нет, она ни черта не поняла! - Суслин смотрел на Леру с искренним
изумлением. - Ни черта!
- Успокойтесь, Сергей Семенович...
- Ведь установка сработала! Понимаете, сработала. Она приняла волны за
пять километров! Вы представляете, какая физиономия будет у вашего
любимого Траубе, когда он узнает, что я принимаю за пять километров!
(с) , 19??, 1995.
(с) "Хронос", 1995.
(с) Дизайн Дмитрий Ватолин, Михаил Манаков, 1998.
(с) Набор текста, верстка, подготовка Михаил Манаков, 1998-2000.
(с) Корректор Мария Великанова, 2000.