Произведения Кира Булычёва
Цикл "Гусляр"
Перпендикулярный мир
У нас любовь! Ты ее недостоин!- Поговорили? - раздался громовой голос.
Удалов взглянул на Пупыкина и понял, что говорит тот в мегафон - достал
откуда-то трубу раструбом. Видно, берег для особых случаев. - Поговорили и
хватит! Всем сидеть!
Все сели. И замолчали.
- Оболенский, сядь. С тобой все ясно, старый козел. Заключительное слово
по данному вопросу имеет товарищ Слабенко. После этого перерыв. После
перерыва обсуждение персонального дела бывшего директора стройконторы,
бывшего члена городского президиума, бывшего, не побоюсь этого слова,
моего друга, Корнелия Удалова.
И так всем стало страшно, что даже твердокаменный Слабенко не сразу смог
начать свою речь. Он отпил воды из графина, стоявшего перед ним, и руки
его дрожали.
А от Удалова не только все отодвинулись, но даже стол отодвинули. Он
теперь сидел один на пустынном пространстве ковра.
- Снос, - сказал Слабенко, - начинаем с понедельника. Мобилизуем
общественность. Она уже подготовлена, радуется.
- Это хорошо, - сказал Пупыкин. - Пресса, от тебя зависит многое. Если что
не так - ответишь головой!
- Я вам завтра полосу принесу, - сказал Малюжкин. - У меня уже голоса
народа подготовлены, пожелания трудящихся, все как надо. Народ жаждет
преобразований.
- За полгода управимся, - сказал Слабенко.
- Что? За полгода?
- Техники маловато. К тому же эти чертовы эксплуататоры из кирпича
строили...
- Взорвать! - сказал Пупыкин.
- Там жилые кварталы - трудно.
- Выселить, - сказал Пупыкин. - Пилипенко ко мне вызовешь и прокурора,
подумаем, как оформить. Чтобы за две недели центр снести.
- Постараемся, конечно, - Слабенко сомневался.
Удалов поглядел на Оболенского. Оболенский прожигал его ненавидящим взором
и скалился, но укусить не мог - далеко.
- Ты мне не старайся, ты сделай. Сносить это барахло будем методом
народной стройки. Главное - энтузиазм, ясно, Малюжкин?
- Надо будет трудящимся перспективу дать, - сказал Малюжкин. - Надо будет
сообщить, что всем нуждающимся на проспекте вашего имени будут отдельные
квартиры.
- Этого делать нельзя, - вдруг возразил Ложкин. - Это будет неправда.
Народ нас не поймет. У нас же на проспекте только общественные здания.
- Как так общественные? - вскинулся Оболенский. - А жилой дом для отцов
города?
- Но это же один дом... и для отцов.
- Ложкин, - перебил его Пупыкин. - Учти, что у нас в Гусляре нет проблемы
отцов и детей, и даже конфликтов таких нету. Они надуманные. Так что если
мы строим для отцов города, значит, строим и для детей. У меня у самого
двое детей. Все знают.
Тут людей прорвало, все начали аплодировать, а когда отаплодировали,
постановили намекнуть на квартиры в следующем номере газеты. Без деталей.
Хотелось, конечно, Удалову встать и объяснить, что он думает, но
удерживался - и без того уже погубил карьеру своего двойника.
Потом выступали другие отцы города. Каждый рапортовал, какую лепту внесет
в общий котел. Тут Удалову открылась тайна - что же за изделия
изготавливались на фабрике пластмассовых игрушек, которая чуть не отравила
город. Оказалось, что изделие номер один - это статуя Пупыкина в полный
рост для украшения крыш на проспекте, а изделие номер два - Пупыкин в
детстве. Такие статуи народ требовал для детских садов. И делали те статуи
не из гипса, а из долговечного пластика под мрамор. Вот и работала фабрика
с таким напряжением, что допускала выбросы в атмосферу.
Потом Слабенко снова выступил по вопросу о главной статуе, что возводилась
на главной площади.
- Саботаж, - произнес он твердо, - до которого докатился так называемый
якобы профессор Минц, поставил нас в тяжелое положение.
- Тяжелое, но не безвыходное, - сказал Пупыкин.
- Безвыходных положений, конечно, не бывает, - согласился Слабенко. - Но
как нам, простите, вашу голову поднять на такую высоту, куда ни один кран
не достанет - мы еще не решили. Без этого, гравитатора, не уложимся. Да и
в сооружении проспекта он нам нужен.
- Мы эти речи слышали, - поморщился Пупыкин. - Я бы назвал их
капитулянтскими. Тысячи лет различные народы строили великие сооружения и
без башенных кранов, а тем более - без профессора Минца.
- Еще надо выяснить, на какую разведку он работает, - крикнула с места
директорша музея Финифлюкина.
- Ясно на какую, - сказал Ложкин. - На сионистскую.
"Господи, - испугался Удалов. - Что же это происходит? Даже Ложкин - милый
сварливый старик, всю жизнь рядом прожили! Он же Минца как брата уважает".
Но тут же Удалов себя поправил - ведь это в нашем мире. А тут
перпендикулярный.
- С Минцем ведется разъяснительная работа, - сказал Пупыкин. - Мы не
теряем надежд. Однако должен предупредить тебя, Слабенко, что пирамиды в
Египте и колокольня Ивана Великого строились без башенных кранов.
- Так на них голов нету, - неудачно возразил Слабенко.
На него так зашикали, что ему пришлось сесть.
И тут Пупыкин объявил перерыв.
- Идите в буфет, - сказал он, - крышу починили, икру привезли. А ты,
Удалов, задержись.
Удалов задержался. Те, кто спешил в буфет есть икру, обходили Удалова по
стенке.
- Что-то ты у меня сегодня не трепещешь? По глазам вижу, что не трепещешь,
- сказал Пупыкин.
"Проницательный, черт, - подумал Удалов. - И в самом деле не трепещу. Но
по какой причине - ему не догадаться. А ведь жил бы я здесь, наверное бы,
трепетал. У него весь город в руках".
- Для меня твое провокационное выступление на активе не неожиданность, -
сказал Пупыкин, задумчиво покручивая усы. - С утра мне сигналы на тебя
поступают. Но я тебе не враг, мы с тобой славно вместе поработали - ты от
меня ничего, кроме добра, не видел. Потому хочу сначала разобраться. Может
быть, обойдемся без персонального дела , как ты думаешь?
Удалову стало жалко своего двойника, и он ответил:
- Лучше, чтобы без персонального.
- Ну и молодец, Корнюша, - сказал Пупыкин. - Ты садись, в ногах правды нет.
Пупыкин подождал, пока Удалов сел, и сам уселся напротив Удалова.
- Смешно прямо, - сказал он, - как барбосы, ну прямо, как барбосы. Стоило
мне неудовольствие к тебе выразить, как они уже тебя растерзать готовы. А
я понимаю - у тебя душевный стресс. В самом деле Оболенского с Римкой
поймал?
- Поймал, - признался Удалов. - Он в окно выскочил, со второго этажа.
- То-то хромает, бес в ребро! Я-то, когда тебе Римку передавал, можно
сказать, с собственного плеча, думал, что достигнешь ты простого
человеческого счастья. А сейчас вижу - ошибся я. Виноват, я свои ошибки
всегда признаю. Жаль только, что другие не следуют моему примеру. Знаешь
что, ради дружбы я тебе Верку уступлю. Огонь-баба - блондинка. А хочешь,
Светку? Она справа сидит, новая, у нее в роду цыгане были, честное слово!
Ты ее дома запрешь, чадру повесишь, как занавеску. В виде исключения. А
если нужно справку - директор поликлиники выдаст: экзема лица. Ну как,
подходит? А Римку мы Оболенскому всучим. Лежалый товар!
И Пупыкин зашелся в смехе, совсем под стол ушел, такой махонький стал,
одним ногтем придавить можно.
- Не в этом дело, - сказал Удалов. - Мне и с Ксюшей неплохо было.
- Ну это ты брось! Нам такие Ксюши не нужны. Пускай знает свое место. Нет,
дорогой, мы с тобой еще молодые, мы еще дров наломаем, на всю Землю
прославимся. Так что об этой интриганке забудь!
"Ага, - подумал Удалов, - значит, Ксения чем-то Пупыкину не угодила.
Может, двойник ее все же любит? Хорошо бы любил - приятнее так думать".
- Чего задумался? Не согласен?
- Как скажете, - ответил Удалов.
- В покорность играешь? Ой, непрост ты, Удалов, ой непрост. Скажи мне,
дружище, ты чего сегодня утром на шоссе картошку собирал? Или тебе из
распределителя мало картошки выдают?
- А вы как думаете? - нашелся Удалов.
- Есть у меня подозрение, - сказал Пупыкин. - Но такое тяжелое, такое,
можно сказать, страшное, что и не смею сказать.
- А вы скажите.
- А я скажу. Я скажу, что, может быть, ты врагам нашего народа картошку
носил?
- Каким таким врагам?
- Вот, видишь, таишься, значит - врешь! По глазам вижу, что врешь! Кому
носил? Все равно донесут, все равно дознаюсь!
- Нет, просто так, - решил спасти своего двойника Удалов. - Увидел, что
рассыпанная, вот и собрал.
- Это чтобы в моем городе кто-то картошку рассыпал? опять врешь. И что
делал в такое время на шоссе - тоже забыл?
- Гулял, - сказал Удалов.
- А о чем с Савичем на рынке разговаривал? - Пупыкин вскочил и побежал по
комнате. Удалов увидел, какие у него высокие каблуки. Вопросы сыпались из
него быстро, один за другим: - Зачем в магазине изображал черт знает что?
Зачем хотел картонную лососину покупать? В оппозицию играешь? А на
площади, у моего монумента, зачем крутился? Зачем народ агитировал, что я
уже умер?
- Я Льва Толстого имел в виду.
- Кто у нас предгор? Я или Толстой?
- Вы.
- Ты меня свалить захотел?
- Все - набор случайностей.
- Случайность - это осознанная необходимость, - сказал Пупыкин. - Учить
теорию надо. Ну что, будешь каяться или разгромим, в пример другим
маловерам?
- Как знаете, - сказал Удалов и посмотрел на часы. Скоро перерыв кончится.
А надо еще настоящего Удалова предупредить, что его ждет.
- Тогда идейный и организационный разгром, - подвел итог беседе Пупыкин.
- Ну, вы прямо диктатор, - сказал Удалов.
- Не лично я диктатор, - ответил Пупыкин, - но осуществляю диктатуру масс.
Массы мне доверяют, и я осуществляю.
- Ох, раскусят тебя массы, - сказал Удалов.