Кир Булычёв: Электронная Библиотека

Произведения Кира Булычёва

Цикл "Гусляр"

Навигация по страницам: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16

Перпендикулярный мир

неры. Тесной, крепкой толпой. Две
бабушки, которых Удалов видел утром, развернули длинный плакат: "Спасем
родной Гусляр от варварства!" Старик Ложкин уже в черном костюме, но с тем
же мегафоном, медленно шел вдоль лозунга и проверял, нет ли грамматических
ошибок.
Студенты речного техникума плакатов не принесли. Им достаточно было
портретов архитектора Оболенского. Портреты были увеличены из паспортных
фотографий, к ним были пририсованы усы, а сорочка с галстуком замарана
зеленым, так что получался френч. Фотографии покачивались на палках, и при
виде этого зрелища Удалов перенесся мыслями назад, в годы своего детства,
когда первомайская демонстрация в Гусляре текла к трибуне на центральной
площади, а над ней покачивались портреты вождя.
Удалов подумал, что студенты зашли слишком далеко. О чем и сказал
профессору Минцу, который тоже шел на совещание в горисполком.
- Мы с вами - люди старшего поколения, - ответил профессор. - Чувство
юмора мы склонны рассматривать как чью-то провокацию.
- Это уже не юмор, - откликнулся старик Ложкин. - Это недопустимый
сарказм. Я думаю, что нам придется размежеваться с молодежью.
- Сейчас? - удивился Минц.
- Нет. Как только победим бездушных бюрократов!
Удалову стало стыдно под горящим савонароловским взглядом Ложкина. Но тут
на площадь влетели рокеры на ревущих мотоциклах. Они тоже были одержимы
гражданским чувством. Они носились вокруг толпы и выкрикивали нечто
революционное. Сержант Пилипенко, который должен был следить за порядком,
побежал к ним, размахивая жезлом, но рокеры умело уклонялись от его
увещеваний.
В стороне от входа, без лозунгов и плакатов, но настроенная решительно,
стояла интеллигенция - общество охраны памятников, общество любителей
книги, общество защиты животных, общество защиты детей... Их Удалов всех
знал, ходил в гости. Но сейчас чувствовал отчуждение.
Нет, хотелось крикнуть ему, нет! Я всей душой с вами! Я желаю охранять и
множить памятники древности! Но я вынужден выполнять приказы вышестоящего
начальства, я должен экономить народные деньги и продвигать наш город по
пути прогресса. В нашем городе за годы Советской власти уже снесли
семнадцать церквей и сто других памятников, зато почти решили жилищную
проблему.
Тут Удалов оборвал этот внутренний монолог, потому что понял, что монолог
этот принадлежит не ему: это буквальное воспроизведение речи начстроя
Слабенко на последнем совещании.
А вот и Пупыкин! Он что здесь делает?
Пупыкин стоял в сторонке, с ним его семья - Марфа Варфоломеевна и двое
детей. Все в зеленом, даже лица зеленые. Дети держат вдвоем портрет
неприятного мужчины в папахе.
Пупыкин нервно схватил Удалова за рукав и спросил шепотом:
- Ты ему сказал, что я участвовал в забеге?
- Скажу, - пообещал Удалов. - А ты что, покрасился?
- Мы всей семьей, - сообщил Пупыкин, - организовали неформальное
объединение: партию зеленых. Мы охраняем природу.
- Похвально, - сказал Минц. - А чей это портрет? Что-то не припомню такого
эколога.
- Это самый главный зеленый, - сообщил Пупыкин. - Мы его в книжке нашли.
Атаман Махно.
- Пупыкин, советую, спрячь портрет. Этот зеленый экологией не занимался, -
сказал Удалов.
- А чем занимался? - спросил Пупыкин.
- Совершал ошибки.
К тому времени, когда Удалов вошел в дом, Пупыкины успели растоптать
портрет.
Минц с Удаловым поднялись по неширокой лестнице в кабинет Белосельского.
Дверь была настежь. У Белосельского всегда так - дверь настежь.
Внутри уже действовал главный архитектор города, подтянутый, благородный
Елисей Оболенский. С помощью юной архитекторши он прикнопливал к стене
виды проспекта Прогресса.
Редактор Малюжкин стоял в отдалении, смотрел на перспективы в бинокль.
Миша Стендаль записывал что-то в блокнот.
Начстрой Слабенко уже сел и крепко положил локти на стол. Он был готов к
бою.
Музейная дама Финифлюкина смотрела ему в спину пронзительным взглядом, но
пронзить его не могла.
- Начнем? - спросил Белосельский.
Начали рассаживаться. Разговаривали, кто-то даже пошутил. Происходило это
от волнения. Предстояла борьба.
"Живем в обстановке гласности, - подумал Удалов. - Вроде бы научились
демократии, пожинаем плоды. А силы прошлого не сдаются".
Сила прошлого в лице главного архитектора Оболенского получила слово,
взяла в руку указку из самшита и подошла к стене.
Оболенский любил и умел выступать. Но сначала спросил:
- Может, закроем окна? Мы ведь работать пришли, а не с общественностью
спорить.
- Ничего, - ответил Белосельский. - Нам не впервой. Чего нам народа
бояться?
Часть толпы роилась за окнами. Шмелями жужжали винты, прикрепленные к
наспинным ранцам. Эти летательные аппаратики, что продавались в спортивном
отделе универмага под названием "Дружок Карлсон", были изобретены Минцем
по просьбе туристов для преодоления водных преград и оврагов. Были они
слабенькие, но, как оказалось, полюбились народу. И не все использовали их
в туристических целях. Некоторые школьники забирались с их помощью в
фруктовые сады, некий Иваницкий выследил свою жену в объятиях Ландруса на
третьем этаже, были и другие нарушения. Удалов с грустью подумал:
насколько гениален его сосед по дому Лев Христофорович! Все подвластно ему
- и химия и физика. Но последствия его блестящих изобретений, как назло,
непредсказуемы. Только вчера птеродактиль, выведенный методом
ретрогенетики из петуха, искусал липкинского доберман-пинчера, который
своим лаем мешал птеродактилю отдыхать на ветвях кедра. Хорошо еще, что не
самого Липкина. А взять скоростные яблони - шестнадцать урожаев собрали
прошлым летом в пригородном хозяйстве. В результате лопнула овощная база,
не справившись с нагрузками. Нет, за Минцем нужен глаз да глаз.
Оболенский держал указку как шпагу и в поисках моральной поддержки
посмотрел на начстроя Слабенко. Тот еще крепче сплел свои крепкие пальцы и
едва заметно кивнул союзнику. Бой начался.
- Вы видите, - сказал Оболенский, - светлое будущее нашего города.
Широкий проспект был застроен небоскребами с колоннами и портиками и
усажен одинаковыми подстриженными липами, которые водятся только в
версалях и на архитектурных перспективах.
Над проспектом расстилалось синее небо с розовыми облаками. В конце его
возвышались голубые горы со снежными вершинами. Неужели он хочет свой
проспект дотянуть до Кавказа, испугался Удалов. Но потом спохватился,
понял, что это - архитектурная условность.
В комнате царило молчание. Проспект гипнотизировал.
Оболенский победоносно окинул взглядом аудиторию, ткнул указкой в первый
из небоскребов и заявил:
- Здесь мы расположим управление коммунального хозяйства.
* * *
Архитектор Елисей Оболенский в Гусляре человек новый, но уже укоренившийся.
Его импортировал Пупыкин.
Случилось это лет пять назад, когда Пупыкин совершал восхождение по
служебной лестнице. Но пределов еще не достиг.
Как-то он прибыл в Москву, в командировку.
Помимо целей деловых, были у него идеалы. Хотелось найти в столице
единомышленников, друзей. Особенно среди творческой интеллигенции. Пупыкин
и сам был интеллигентом - учился в текстильном техникуме в Вологде, а
затем на различных курсах. Он регулярно читал журналы и прессу.
Повезло Пупыкину на третий день. Он познакомился в гостиничном буфете с
литературным критиком из Сызрани. Тот прибыл в Москву на семинар по
реализму и хотел укрепиться в столице, потому что в Сызрани трудно
развернуться таланту. Критик с Пупыкиным друг другу понравились, вместе
ходили в шашлычную и в кино, а потом критик повез его к своему
покровителю, молодежному поэту. У поэта сильно выпили, говорили о врагах и
национальном духе. Поэт громко читал стихи о масонах, а когда жена поэта
всех их выгнала из дома, поехали к Елику Оболенскому.
Елик Оболенский, разведясь с очередной женой, жил в мастерской. Мастерская
располагалась в подвале, по стенам висели иконы и прялки, в углах много
пустых бутылок. Сам Елик Оболенский с первого взгляда Пупыкину не
понравился. Показался духовно чужим по причине высокого роста,
меньшевистской бородки, худобы и бархатной кофты. Оболенский курил трубку
и грассировал.
Но товарищи сказали, что Оболенский - свой парень, из князей, рюрикович. В
мастерской тоже пили, ругали масонов, захвативших в Москве ключевые посты,
поэт читал стихи о Перуне и этрусках, от которых, как известно каждому
культурному человеку, пошел русский народ. Потом поэт с критиком,
обнявшись, уснули на диванчике, а Оболенский показал Пупыкину свои
заветные картины. Город будущего.
Эти картины Оболенский показывал только близким друзьям.
Картины были плодом двадцатилетнего творческого пути, который начался еще
в средней школе.
Однажды мальчик Елик Залипухин - фамилию отчима Оболенского он примет лишь
при получении паспорта, пошел с мамой на Выставку достижений народного
хозяйства. Они гуляли по аллеям, любовались павильонами,
сфотографировались у фонтана "Золотой колос". Так Елик ознакомился с
архитектурой. И заболел ею. В тетрадках по алгебре он рисовал колоннады и
портики, стену над своей кроватью обклеил фотографиями любимых памятников
архитектуры - выставочных павильонов, греческих храмов, вокзалов на
Комсомольской площади и станций кольцевой линии московского метро. Даже
гуляя по городу с любимой девушкой, Елик всегда приводил ее в конце концов
на ВДНХ, где забывал о девушке, очарованный совершенством линий павильона
Украи
Навигация по страницам: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Все представленные материалы выложены лишь для ознакомления. Для использования их в коммерческих целях свяжитесь с правообладателями.
Яндекс.Метрика