Произведения Кира Булычёва
Цикл "Гусляр"
Навигация по страницам: 1 2
Два сапога - пара
РассказАвт. назв.: "Минц и зайцы"
Написан - 18-19.04.1980; Обручево
- Ты, Саша, - сказал Лев Христофорович Минц, - пытаешься добиться
невозможного в пределах существующей физики. Это бесперспективно.
- Не знаю, - Саша Грубин загнал длинные пальцы в лохматую шевелюру. - Но я
верю в упорство.
- В упорство жучка, который срывается со стекла, но снова и снова ползет
вверх. А куда - не знает.
С этими словами Лев Христофорович осторожно подобрал со стекла черного
усталого жучка и выкинул его в форточку.
- По законам физики, Саша, вечный двигатель невозможен.
- Знаю, согласился Грубин. - Но прошлая модель три дня крутилась.
Минц задохнулся от возмущения. Спорить с Сашей Грубиным он считал своим
долгом, но теперь не выдержал.
Резким движением профессор схватил со стола лежавший там белый шар
сантиметров шести в диаметре и запустил им в Грубина. Тот успел выставить
вперед руки, но шар скользнул по ним и покатился в угол комнаты.
Совершенно беззвучно.
- Что это еще такое? - спросил Грубин.
- А ты подними, не укусит.
- У вас никогда не знаешь, что укусит, а что нет, - сказал Саша и подобрал
скользкий, упругий шар.
- Что скажешь? - спросил Минц.
- Не знаю, - признался Грубин. - Мячик какой-то.
- Не мячик, а нарушение физического закона, - сказал Минц. - Не понравился
мне закон, вот я его и нарушил. Но не так, как ты. Не в лоб.
- Расскажите, - попросил Грубин, понимая, что присутствует при рождении
нового направления в науке.
- Ты присутствуешь, - как всегда Минц угадал ход мыслей Грубина, - при
рождении нового направления в науке. Пришел ко мне на днях Спиркин. Знаешь
Спиркина?
- Нет.
- Директор нашего гастронома. Достойный человек, болеет за свое дело.
Пожаловался на упаковку. Просто слезы на глазах. Присылают с фабрики
молоко, кефир и прочие текучие продукты, а пакеты ненадежные. Течет молоко
по полу, проливается кефир и ряженка. Жалуются покупатели, а толку нету.
Что, говорит, делать?
- Это молоко! - воскликнул Грубин. - Молоко в новой упаковке. Я понял!
Тонкий пластик, почти невидим...
Минц глубоко вздохнул и застучал кончиками пальцев по подоконнику, что
было у него выражением крайней досады.
- Ах, Грубин, Грубин, - сказал он. - Я говорю, доказываю, убеждаю,
наконец, что изменил закон природы, сломал константу! А ты мне -
пластиковое покрытие, пластиковое покрытие. Да если бы я сделал
пластиковое покрытие, то завод-изготовитель наверняка бы не нашел нужного
пластика, а нашел бы, так нарушил технологию... Нет, спасти магазин от
проливания жидких продуктов я мог только путем революции в физике. Иного
пути нет. Гляди.
Минц взял со стола другой шар, кинул в пустую кастрюльку, достал толстую
иглу и проколол оболочку шара. Шар исчез, а кастрюлька оказалась на треть
наполненной молоком.
- Вот и все, - сказал профессор. - Вот и все.
- Погодите, погодите, - сказал Грубин. - Как же так?
Он взял кастрюльку, поболтал ею, чтобы посмотреть, где оболочка. Оболочки
не было видно. Грубин перелил молоко в стакан, снова заглянул в кастрюлю.
Кастрюля была пуста.
- Ничего не понимаю, - сказал Грубин. - Неужели оболочка пакета такая
тонкая?
- Вот именно! - Минц расхохотался, как фокусник, которому удалось
одурачить скептически настроенную аудиторию. - Где оболочка? Ищешь? Ищи.
До вечера будешь искать, потому что твой мозг движется по проторенным
путям.
- Но если нет оболочки, то как...
- Вот именно - нет оболочки! И не надо оболочки! Измени константу - и не
надо оболочки.
- Какую еще константу?
- Поверхностное натяжение жидкости! Это просто и потому...
- Потому гениально, - тихо ответил Грубин.
- Именно поверхностное натяжение заставляет воду собираться в капли, когда
она падает с небес на землю. Оно позволяет водомеркам бегать по реке...
Грубин глядел на Льва Христофоровича и поражался. В самом деле - тысячи
умных людей обдумывали, как запаковать молоко. Пропитывали бумагу воском,
изготовляли консервные банки и бутылки разного размера и формы. И никому
не пришло в голову, что можно вообще обойтись без тяжелой, ненадежной и
грубой тары... Какие перспективы открываются перед народным хозяйством!
- Ну, как тебе понравилась моя идея?
- Замечательно, - ответил Грубин. Удивительно, как и все, к чему вы
прикасаетесь. Вы просто Мидас! Прикоснулся - получилось золото.
- Да? - Минц был явно польщен. Он был не чужд человеческих слабостей. -
Мидас - это слишком. Мидас - фигура отрицательная. Он не думал о
человечестве, он думал только о себе. В этом наше принципиальное различие.
Но стоит крикнуть...
Грубин внутренне содрогнулся. Он был готов поверить в любую неожиданность,
в любой изгиб мысли профессора. А так как у Грубина было хорошо развито
воображение, то он сразу представил себе страшную картину: профессор Минц
решает пожертвовать собой, чтобы увеличить золотой запас нашей страны. И
вот, все, чего он коснется, превращается в золото. Сотрудники Министерства
финансов стоят рядом и подают профессору небольшие слитки свинца или
олова, профессор усталым жестом дотрагивается до них, и слитки, теперь уже
золотые, тут же опечатывают и увозят на бронеавтомобилях в соответствующие
кладовые. Профессор шатается от усталости и недоедания. И никто не может
помочь ему... никто не может придумать, как его накормить и напоить...
Последним движением профессор дотягивается до бронеавтомобиля.
Бронеавтомобиль вспыхивает золотым сиянием, оседает, потому что рессоры не
выдерживают его веса, а рядом с бронеавтомобилем падает, выполнив свой
долг перед Родиной, Лев Христофорович Минц...
- Ты о чем-то задумался, Саша? - спросил Лев Христофорович.
- Нет, - спохватился Грубин и постарался согнать с лица грусть. - Я думал
о трагедии царя Мидаса.
- Тогда в дорогу, - сказал Минц.
- В какую дорогу?
- Нельзя же останавливаться на достигнутом. Если в моих силах изменить
поверхностное натяжение воды, то мы должны испробовать иные возможности
этого изобретения. Профессор натянул стоявшие в углу резиновые сапоги,
затем схватил со стеллажа пробирку, покапал из нее на тряпку, протер
тряпкой подошвы сапог и направился к выходу.
Поздняя холодная весна стояла на улице. Дул пронзительный ветер, в
тенистых уголках двора еще таился серый снег. На закраинах луж хрустел
ледок. Минц остановился, поежившись. Грубин, догнав его, накинул ему на
плечи пальто.
- Спасибо, - сказал Минц. - Ты понимаешь, куда и зачем я пошел?
- Нет еще, - сказал Грубин.
- Любое изобретение должно быть развито до пределов. Упаковка молока лишь
один из аспектов применения моего нового открытия. Причем это не самый
важный аспект. Я увеличиваю тысячекратно поверхностное натяжение
химическим методом. На молекулярном уровне. Состав, изобретенный мною,
реагирует с молекулами жидкости и упрочивает их связи. Следовательно, мы
можем обрабатывать им не только саму жидкость, но и предметы, которые с
этой жидкостью будут соприкасаться. Ясно?
- Не очень.
- Я обрабатываю сапоги, и в тех местах, где они соприкасаются с водой,
получается зона повышенного поверхностного натяжения. Гляди!
Минц шагнул к луже и смело вступил в нее. Вода в луже чуть прогнулась, но
выдержала вес профессора. Он медленно и спокойно пересек лужу, не замочив
сапог.
- А что будет дальше? - спросил гордый изобретатель, остановившись по ту
сторону лужи. - Дальше мы обрабатываем своим составом шины автомобилей! И
решена проблема мостов и переправ! Что ты на это скажешь?
Грубин ничего не сказал. Он любовался профессором, который резко
повернулся и суворовским шагом, не обращая внимания на лужи, направился к
воротам. Он быстро шагал к реке Гусь, а Грубин спешил за ним, обегая лужи.
По реке Гусь шел лед. Льдины плыли торжественно и неспешно, от реки веяло
весенним свежим холодком.
- Лев Христофорович! - взмолился Грубин. - Не надо!
- Почему не надо? Я как исследователь должен сам сначала все испытать.
- Пускай этим займутся специальные люди, - возразил Грубин, придерживая
профессора за локоть, чтобы он не бросился в ледяную, опасную воду. -
Пловцы, мастера спорта. А вдруг ваш состав кончится на середине реки? Вы
ведь даже плавать не умеете.
- Я и не собираюсь плавать! - возразил Минц. - Я собираюсь ходить по воде
яко по суху.
- Я все-таки возражаю. Вы можете простудиться. Глядите, какой ветер!
Минц как будто только сейчас сообразил, что и в самом деле холодно. Он
заколебался. И неизвестно, чем бы кончился этот спор, если б острый взгляд
профессора не уловил движения на маленьком островке посреди реки.
- Глядите, - сказал он. - Вы только поглядите, какая трагедия!
На островке, испуганно поджимая хвостик и лапы, в ужасе глядя на плывущие
неподалеку льдины, сидел заяц. Вода подымалась, и ясно было, что бедняге
долго не продержаться.
- Мы не можем ему помочь, - сказал Грубин и почувствовал, сколь
неубедительны его слова.
- Не можем? Сейчас же отпусти меня!
- Не отпущу.
Тогда Минц извернулся и ловко выскользнул из пальто. Пока Грубин
соображал, в чем дело, и махал пальто, как знаменем, Минц смело шагнул в
бегущую воду, которая чуть прогнулась под сапогом, в два шага достиг
первой льдины, прошел по ней, широко расставив руки, чтобы не потерять
равновесия, так как льдина подозрительно зашаталась, и прыгнул с нее в
воду. Грубину показалось, что каблуки профессора обязательно пробьют ее
верхний слой. Но вода выдержала, только прогнулась сильнее пр
Навигация по страницам: 1 2