Произведения Кира Булычёва
Цикл "Гусляр"
Мечта заочника
не было.- Ты всегда так! Лентяй! - рассердились за занавеской. - Пошел бы раньше,
тебе бы досталось!
Кошки шуршали оберткой "Вискаса". Катышки рассыпались по полу, кошки
подхватывали их и хрумкали.
- Садитесь!.. - Бруно Васильевич показал на стул, а сам сел на
продавленный диван.
- Я готов вам одолжить, - предложил Лев Христофорович. - Сколько вам нужно?
Бруно Васильевич не успел ответить, как из-за занавески послышалось:
- Кто там у тебя? Почему незнакомый голос?
- Это мой коллега, мама, - ответил Бруно Васильевич. - Профессор Минц.
- Не имею чести, - сказала мама Бруно Васильевича. Резким движением она
откинула занавеску и выехала к гостю.
Мать Бруно Васильевича, немолодая черноволосая, губастая женщина, сидела в
инвалидной коляске. Одета она была в черное, расшитое стеклярусом платье.
Колени ее покрывал плед, давно превратившийся в непонятного вида тряпку.
Руки, лежавшие на тряпке, были усыпаны перстнями. Кошки перестали есть и
уселись в ряд, демонстрируя уважение к хозяйке.
- Вот так и живем, - развел руками Бруно Васильевич.
- Рад с вами встретиться, - сказал Минц матери консультанта. - К
сожалению, я не был с вами знаком раньше.
Мама прикрыла яркие карие глаза.
- Вы состоятельный человек? - спросила она.
- Относительно.
- Распространяется ли ваше благосостояние на бутылку шампанского?
- Разумеется, - сказал Минц.
- Тогда докажите это, - сказала мама.
Минц достал бумажник, открыл его и вытащил купюру с видом концлагеря в
Соловках.
- Мама, мне стыдно за вас, - сказал Бруно Васильевич.
Минц подумал, что старик сохранился хуже, чем его мама. Впрочем, с
женщинами восточного типа это случается. Они как бы консервируются.
Мама нажала на кнопку в ручке инвалидного кресла.
Тут же в дверях, словно она только этого и ждала, появилась Мария
Семеновна. Она держала поднос с четырьмя бокалами и открытой бутылкой
шампанского "Новый Свет".
- Отечественное, - с гордостью сказала она и поставила поднос на овальный
столик, для чего пришлось сбросить на пол несколько книг.
Кошки зашипели.
Мама подъехала к столу первой. Следом за ней бокалы взяли остальные.
- "Брют", - сказала мама. - Спасибо тебе, Мария Семеновна. Хоть ты и
сволочь, но иногда в тебе что-то просыпается.
- Это от жадности, - призналась Мария Семеновна.
Она вытащила из пальцев Минца купюру и сказала:
- Сдачи не жди, Христофорыч.
- Мы знакомы? - удивился профессор.
- Ты соблазнил меня, когда учился на втором курсе, - сказала Мария
Семеновна и, звонко расхохотавшись, выбежала из комнаты.
Только тут Минц сообразил, что не удосужился рассмотреть соседку.
Мама пила медленно, маленькими глоточками. Бруно высосал шампанское, не
отрывая губ от бокала.
- Что вас к нам привело? - спросила мама.
- Счастливый случай, - ответил Минц. Шампанское приятно ударило в голову,
чего не могло случиться от обычного вина.
- Профессор увидел у одного из заочников статью, то есть курсовую о
теореме Ферма, - пояснил Бруно Васильевич.
- Господи, - вздохнула мама, - это же позавчерашний день!
- Мама, вам вредно так много пить, - сказал Бруно Васильевич.
Мама протянула руку с пустым бокалом. Рука не дрожала. Бруно отрицательно
покачал головой. Минц подумал, что тезка консультанта точно так же качал
головой, когда инквизиторы требовали отказаться от идеи множественности
миров.
Мама повернулась к профессору и протянула ему бокал.
Минц взял со стола бутылку и налил маме шампанского. Бруно Васильевич был
явно недоволен.
- Спасибо, - сказала мама, - но, надеюсь, вы не выдадите нас? Вы
производите впечатление порядочного молодого человека.
Минц вопросительно взглянул на Бруно Васильевича.
- Мама, - попросил тот, - допейте до конца и идите отдыхать.
- Ах, - произнесла мама, - покой нам только снится! Если бы я не работала,
то давно бы состарилась.
Держа бокал, как флажок на прогулке, мама уехала за занавеску. Бруно
Васильевич закрыл дверь в коридор. Кошки хрустели шариками корма.
- Моя беда в том, - сказал Бруно Васильевич вполголоса, - что мама здесь
не прописана. Эта история берет начало в том трагическом периоде нашей
истории, когда я был выслан сюда как сын врага народа. Папа был расстрелян
как враг народа, а мама сидела в лагере как жена врага народа. Я не мог
получить образования...
Неожиданно Бруно Васильевич всхлипнул и вытер рукавом щеку.
- Я помню, как принес своему мастеру изобретение. Тот его одобрил. И велел
забыть. Как только попадешь на вид, ссылкой не отделаешься.
- Кстати, - послышалось из-за занавески, - я испытала этот страх еще до
революции. Я пришла на кафедру химии к господину Столетову. Ему нечего
было сказать по сути дела, но он и не стал читать. Что может принести
немытая цыганка? "Где швейцар? Кто пустил ее в стены?"
- Мамочка, сколько раз вам говорить! Это был не Столетов, а академик Бах.
Столетов никогда бы себе не позволил таких слов.
- Может быть, память играет со мной жестокие шутки. А на какие только
уловки не шел Василий Генрихович, чтобы скрыть свои способности! Но ведь
не удалось!
- Василий Генрихович - это мой папа, - объяснил Бруно. - Папа командовал
дивизией у командарма Егорова. Он делал вид, что почти неграмотный. Но
проговорился...
- А что Васе оставалось делать? Дивизия попала в холеру. Пришлось
придумать сыворотку для лечения. Когда все выздоровели, шестьсот больных,
не считая гражданских лиц, то конечно же об этом сообщили Троцкому. А
Троцкий вызвал Василия в Москву. К несчастью, не расстреляли, а дали
лабораторию.
- А судьба сыворотки от холеры? - спросил Минц. - Ведь таковой и сегодня
не существует.
- Лабораторию Васи чекисты расстреляли из пушек, - послышался голос из-за
занавески. - Это совпало с репрессиями против анархистов в армии. Ведь
Вася когда-то был анархистом.
Минц осторожно спросил:
- А кто из вас... я имею в виду вас или вашего батюшку... кто из вас
интересовался математикой?
- Вы все о теореме Ферма? - спросила мама из-за занавески.
- В частности.
- Я вам многим обязана, профессор, - сказала мама. - Несколько лет я не
могла позволить себе даже рюмку этого зелья... Понимаете, мы с Бруно
столько лет боялись, столько лет таились, что начали записывать некоторые
результаты своих размышлений лишь недавно, с начала девяностых годов.
Кое-что сохранилось и от Васи...
- Я не получил настоящего образования, - сказал Бруно. - Приходилось
самому проходить университеты.
- А ваш отец?
Дверь из коридора открылась, и в комнату сунулась рожа Марии Семеновны,
женщины пожилой и толстолицей.
- Я вам сама скажу, они от страха врать будут, - заявила она. - Василий
Генрихович, чистой души человек. Он всегда здесь жил, еще с тех времен...
Бруно Васильевич кинулся к двери и захлопнул ее, чуть не прищемив соседке
нос. И уже сквозь дверь закричал:
- И не смейте вмешиваться в нашу жизнь!
- А сколько можно трепетать? - не отступала соседка. - Времена у нас
другие пошли!
Из-за занавески послышался стрекот пишущей машинки.
Это настолько удивило Льва Христофоровича, что он сделал шаг и заглянул за
занавеску. Он увидел, что мама поставила на колени старинную портативную
машинку и строчит на ней.
- Не обращайте внимания, - сказал Бруно. - Это у нее рефлекс. Все от
волнения и от шампанского.
- А нельзя ли мне ознакомиться...
- Ничего интересного не найдете, - сказал Бруно Васильевич. - Не надо
копаться в прошлом.
Мама оторвалась от машинки.
- Я вечно воюю с мальчиком, - сказала она. - Но он у нас кормилец. Куда
мне без него? Возьмут в приют, машинку отнимут. Вот я и помру.
- Времена изменились! - Минц невольно повторил слова соседки. - Чего вы
боитесь? При удачном стечении обстоятельств доказательство теоремы Ферма
принесет вам сотни тысяч долларов.
- Вы думаете, что мы - выжившие из ума анахореты! - закричала мама. - Мы
не хуже вас знаем, что времена изменились. Уже семь лет, как мы посылаем
наши статьи и заметки в серьезные журналы. Нам даже не отвечают.
- Но почему?
- Что бы вы сделали на месте редактора журнала "Природа", если бы получили
статью о практических проблемах бессмертия с обратным адресом "Великий
Гусляр, улица Кривобокая"? Не пожимайте плечами, у них там тоже есть
мусорная корзина. Так что для нас нет разницы между террором и
демократией...
- Вы преувеличиваете! - возмутился Минц. - Я сегодня же позвоню главному
редактору журнала "Природа", кажется, там Александр Федорович... Чудесный
человек, большой ученый...
- И подпишетесь: "Профессор"?
- Разумеется.
- У вас мафия похлеще уголовной, - вздохнул Бруно.
Из-за занавески донесся мамин голос:
- Сынуля, напомни постоянную Планка. Совсем склероз заел.
- Мама, не позорь наше семейство! - воскликнул Бруно Васильевич. - Энергия
равна аш эф, где эф - частота осциллятора...
- Аш и будет постоянной Планка, - поддержал Бруно Васильевича Минц.
- Спасибо, мальчики, - откликнулась мама.
На этажерке громоздилась кипа машинописных листов.
- Это все ваши... опусы?
- Никому ни слова! - прошептал Бруно. - У нас отнимут комнату. Мы живем
как пенсионеры-инвалиды...
- А меня отдадут в богадельню, - подхватила из-за занавески мама. - У меня
паспорт просрочен.
- У меня тоже, - сказал сын.
- Отдадут, отдадут! Каждый день жду, когда участковый придет и освободит
помещение. - Мария Семеновна вошла с подносом, на котором стоя