Произведения Кира Булычёва
Цикл "Гусляр"
Недостойный богатырь
ервым шелпрямой еще старик со впалыми щеками и седой бородой. На голове у старика
высокая шапка-кубанка, а рукава длинного тяжелого плаща разрезаны спереди.
Из-под плаща при каждом шаге появлялись острые носки загнутых кверху
красных сапог. Второй человек, нестарый, был одет похоже на старика.
Только на голове шлем, плащ покороче, в талию, рукава обыкновенные,
бородка острая, короткая и усы закручены кверху. Молодой тащил за собой
топор на длинной ручке.
И тут же учебник истории вспомнился Эрику. Одежда была древнерусской,
допетровской эпохи, если не ранее. И было в одежде нечто странное -
естественность, будто вышла она не из костюмерной мастерской, а была сшита
для ежедневного ношения.
Актеры направились к кустам, за которыми стоял Эрик, и прятаться ему было
поздно.
"Что вы здесь делаете, молодой человек? - спросит сейчас старик, может
быть, народный артист республики. - Вы подслушиваете под окном туалета наш
шутливый разговор?" Эрик в растерянности надел на голову каску - не мог не
надеть. Дело в том, что пришел он в дом отдыха не в форме, а в свитере и
джинсах. Только каску захватил с собой. И то случайно. Каска была старая,
блестящая, с гребнем поверху. Такие уже сняты с вооружения пожарников. Он
нашел ее утром на чердаке пожарной команды, когда начальник послал его
туда посмотреть, не завалялся ли там обрывок шланга. Каска понравилась,
оставлять ее на чердаке было жалко, носить на выездах нельзя - у всех
армейские, зеленые. Решил тогда Эрик отнести ее домой, да не успел. Вот и
шел по дому отдыха, размахивая каской, словно лукошком для грибов. А тут,
перед встречей с киноработниками, непроизвольно надел на голову - чтобы
самого себя убедить в том, что он здесь не просто так, а по заданию
руководства. И в таком виде - в медной каске, сером свитере и джинсах -
выступил из-за кустов.
Старик от неожиданности и сверкания каски осел, ноги подогнулись, а второй
не растерялся, взмахнул топориком, но топор длинной рукояткой запутался в
ветвях сирени, и молодой парень рвал его, дергал, но оказался безоружным.
- Извините, - сказал Эрик. - Я, наверное, вас напугал. Извините.
- Не напугал, - сказал старик, приходя в себя. Держался он с достоинством
и, когда первый испуг прошел, вновь приобрел осанку народного артиста.
Молодой парень выпростал наконец топор из куста и поставил к ноге.
Помолчали. Потом Эрик поинтересовался, чтобы поддержать разговор:
- Вы что здесь снимаете?
- Как? - спросил старик.
- Какую картину снимаете?
Старик с молодым переглянулись и не ответили.
- Вы не думайте, - успокоил Эрик. - Я здесь по долгу службы. Проверяю.
Инвентарь, оборудование, огнетушители. Служба. - И Эрик улыбнулся чуть
заискивающе. Уж очень неловкой получилась беседа.
- Значит, ты нездешний? - сказал старик.
- Нет, я из Гусляра.
- Непонятно говоришь. А Ивану-царевичу ты кем приходишься?
- Кому?
- Ивану-царевичу, который царевну поцеловал и нас сюда привел? Главному в
этих местах. Ивану свет Юрьевичу.
- Так вы Дегустатова имеете в виду, - рассмеялся, поняв наконец шутку,
Эрик. - Я ему никем не прихожусь. Я из независимой организации.
- А чего же тогда по его владениям ходишь? - спросил подозрительно старик.
- Мне можно. Я пожарник.
- Так, - сказал старик. - Вижу я, нет в тебе опасения пред страшной мощью
и властью Ивана Юрьевича.
- Нету, - сознался Эрик и совсем развеселился. - Это у вас здорово
получается. Просто как на самом деле. И одежда, кафтаны просто
замечательные. И топор. Как настоящий.
- Чего? - обиделся молодой человек. - Как настоящий? Да я тебе сейчас этим
как настоящим огрею, тогда узнаешь, как славное боевое оружие хулить.
- Ну, умора просто, - только и смог вымолвить Эрик. - Мне сказали, что вы
делаете историческую картину. А я теперь понимаю, что комедию. Меня к себе
возьмете?
- А у тебя что ли своего господина нету?
- Господин у меня есть, - поддержал его игру Эрик. - У него таких, как я,
двадцать рыцарей. Все в шлемах боевых, с топорами в руках, зовутся
пожарной командой, огонь нам не страшен и вода. И медные трубы.
- Славная дружина, - вежливо одобрил дед Ерема.
- Конечно, славная. Первое место в районе по пожаротушениям.
- А как твоего господина зовут? - спросил старик Ерема. Так, будто
надеялся встретить старого знакомого.
- Брандмейстер, - схитрил Эрик.
- Немец?
- Слово немецкое. А сам молдаванин.
- Как же, - подтвердил Ерема. - Слышал. Достойный человек.
Молодой стражник посмотрел на него с уважением. Старик Ерема много знал.
- А не обижает ли твоего господина Иван Юрьевич? - задал следующий вопрос
старик. - Не беспокоит своей колдовской силой?
- Во дает, - восхитился Эрик. И разъяснил: - Если бы и захотел, на него
сразу управа найдется. Чуть что - мы в райсовет. И отнимут у него
домотдыховское царство, отправят работать банщиком. Как вам такой вариант
нравится?
- Не знаю, - серьезно ответил старик. - Не знаю. Может, к лучшему, а
может, и к худшему. Царевна наша с ним обручена. И если бросит он ее -
позор и расстройство. И если женится, тоже добра не жду.
- А царевну кто играет?
- Про царевну так, отрок, говорить нельзя, - ответил старик. - Царевна
тебе - не игрушка.
- А поглядеть на царевну можно? Или подождем, пока съемки начнутся?
- Мы не сарацины, которые девкам лица закрывают. Гляди.
Старик провел Эрика по прошлогодней листве и молоденьким иголочкам новой
травы к окну, занавешенному изнутри, и постучал по стеклу согнутым пальцем.
Занавеска отъехала в сторону, и за стеклом показалось неясное девичье лицо.
- Отвори, - попросил старик. - Слово сказать надобно.
Окно распахнулось. Девушка обозначилась в нем, словно старинный портрет в
простенькой раме, отчего несказанная красота ее выигрывала втрое.
Девушка держала в руке зеркало на длинной ручке и, видно, только что
расчесывала свои длинные золотые волосы, не успела даже забрать их в
пучок, поддерживала, чтобы не рассыпались. В окружении черных ресниц
горели зеленым огнем глаза, и в них был вопрос - зачем и кто меня, такую
прекрасную, беспокоит? Кто этот неизвестный рыцарь в золотом шлеме?
Эрику следовало бы представиться, сообщить, кто он такой, почему такой
смелый. Сказать, что уважает киноискусство и особенно любит фильмы с
участием этой самой кинозвезды.
Но Эрик не смог вспомнить ни одного фильма с участием этой поразительной
красавицы. Но если бы он и смотрел пятнадцать фильмов с ее участием, все
равно бы не посмел открыть рта. Эрик влюбился. С первого взгляда. На всю
жизнь. И чувства его отразились в глазах и странной бледности лица.
Спальник Ерема, всю эту сцену наблюдавший и довольный ее исходом, так как
он был старым политиканом, пережившим трех государей и многих других
придворных, сказал:
- Поражен, отрок?
Эрик кивнул и проглотил слюну. Язык у него отсох.
- Добро, - сказал старик Ерема. - И вот такую раскрасавицу отдаем мы за
Ивана свет Юрьевича.
Старик ожидал взрыва негодования, начала междоусобицы, выгодной для него,
но в ответ Эрик, принявший эти слова за злую шутку, резко повернулся и
отошел в сторону, потому что понял, как велика пропасть между ним, рядовым
пожарником, и московской кинозвездой, которой звонят по телефону известные
поэты, чтобы прочесть ей новые, для нее написанные стихи и поэмы. Как
непреодолима пропасть между будущим заочником педагогического института и
красавицей, регулярно выезжающей в Канн на международный кинофестиваль. А
о Дегустатове Эрик и не подумал.
Но сам Дегустатов, услышав голоса, ворвался в комнату, оттолкнул от окна
царевну, глядящую сочувственно на стройного юношу в шлеме, и со злостью
крикнул:
- Ты что здесь делаешь?
Эрик обернулся на голос директора и грустно ответил:
- Я противопожарное оборудование проверяю. Акт составить нужно.
Царевна, которую толкнул Дегустатов, и которой было не столько больно от
толчка, сколько обидно, потому что, кроме папы-государя, никто не смел
прикоснуться к царской особе, заплакала. Старик Ерема сказал, чтобы не
уронить гордость:
- Негоже так поступать, Иван Юрьевич.
- Надоели вы мне, - вырвалось у Дегустатова. - Сдам вас в музей, и дело с
концом.
- Куда-куда? - угрожающе спросил старик, все еще недовольный тоном и
поступками своего спасителя.
- Неважно, - вздохнул Дегустатов, понимая, что объяснить им ничего не
объяснишь. Надо было форсировать действия, чтобы заглянуть в сундучок и
потом отделаться от всей этой подозрительной компании.
- Государь, - проговорила, появляясь из-за спины Дегустатова, Анфиса и
прикасаясь к его плечу. - Вы устали. Вы в горести. Пойдем отсюда.
- Ага, - согласился Дегустатов и увидел тетю Шуру и Александру Евгеньевну,
выплывающих из-за кустов.
Тетя Шура несла шипящий самовар, а Александра Евгеньевна - картонный ящик,
в котором были чашки, блюдца, пачки с вафлями, сахар-рафинад, чайные ложки
и конфеты "сливочная помадка".
Они шли, широко улыбаясь и всем своим видом стараясь подчеркнуть
гостеприимную радость по поводу прибытия столь дорогих гостей.
- Сейчас чайку попьем, - ласковым голосом сказала Александра Евгеньевна.
- Я сам, - предупредил Дегустатов, протягивая руки из окна, чтобы принять
самовар.
- Не беспокойтесь, Иван Юрьевич, - сказала Александра Евгеньевна, а тетя
Шура даже сделала шаг назад, чтобы не отдавать самовара.
- Давай я тебе помогу, тетя, - предложил Эрик, забрал самовар и, не слушая
дальнейших разговоров, прошел на веранду.
Александра