Произведения Кира Булычёва
Цикл "Гусляр"
Сапожная мастерская
Как видите, я васне обманывала.
- Я не знаю, зачем вы все это нарисовали, - сказал шепотом Мирон
Иванович, - но на мое решение эти фальшивки не окажут никакого влияния.
Он чувствовал себя оскорбленным судьбой заводоуправления. Совсем
неплохое получилось здание, с просторными кабинетами, столовой, залом
заседаний - такое здание не стыдно построить и в крупном городе.
- Это не фальшивки, - сказала Таня, - фотографии.
- Тогда они не могут существовать.
- Почему?
- А когда же, простите, их сделали? Где, простите. - Мирон Иванович не
скрывал сарказма, - вы увидели купол над сапожной мастерской?
- Через сто двадцать лет, - сказала Таня.
- Элегантно.
- Эти фотографии будут сделаны через сто двадцать лет.
Неестественность и в то же время окончательность этого ответа заставила
Мирона Ивановича забыть, что он не хочет терять ни минуты на пустые
разговоры. Если допустить совершенно невероятное, если счесть, что ты не
жертва дурного розыгрыша, а очевидец невероятного события... впрочем, в
самом облике этой девушки с самого начала виделось нечто неземное и
совершенно необыкновенное, иначе почему Мирона Ивановича, человека
сдержанного и никак не влюбчивого, потянуло к этой девушке как мотылька к
яркому свету?
И пока эти спутанные и неосознанные мысли прыгали по мозгу как
кузнечики в высокой траве, Мирон Иванович так и стоял с фотографиями, не
желая глядеть на них и в то же время не смея поднять глаз на Таню и потому
Архипов, его сосед по этажу, который в этот поздний час шел из гостей и
очень удивился, столкнувшись с городским архитектором в слишком юной
компании, вынужден был подвинуть Мирона Ивановича, так как тот не ответил
на приветствие, и был похож на человека, парализованного горем.
Когда Мирон Иванович привел в порядок мысли и поднял голову, Архипов
уже прошел к себе в квартиру, кинув сверху лестничного марша оценивающий
взгляд на Таню.
- Что же вы предлагаете? - спросил Мирон Иванович.
- Не сносить часовню.
- Но ведь ее и так не снесут.
- Правильно. Но мы еще не знаем, какой ценой.
Таня поглядела в пустые от шока глаза Мирона Ивановича, взяла его за
руку и вывела в летнюю ночь. Мирон Иванович покорно сел на лавочку.
- Я отказываюсь понимать, - сказал он, наконец, возвращая фотографии.
- Вы все понимаете.
- Так чего же вы раньше ждали?
- Все очень просто - мы на пределе проникновения.
- Проникновения к нам? - догадался Мирон Иванович.
- Да, глубже мы опуститься в прошлое не можем - сто двадцать лет -
предел.
- И вы столько всего упустили?
- Сегодня нас очень мало, - сказала Таня. - Единицы. Завтра будет
больше.
Пока на это уходит три четверти энергии всей Земли.
- Ну зачем так много! - потрясение боролось с недоверием в душе Мирона
Ивановича.
- Неужели вы не поняли? Мы живем в мире, который сделан вами. Сделан
вами вчера и сегодня. Построен или разрушен. Облагорожен или загажен. Если
мы можем остановить дурное - мы будем это делать. Завтра, послезавтра,
каждый день. Сегодня - один из самых первых дней.
Таня положила узкую ладонь на руку Мирону Ивановичу, как бы успокаивая
его.
- Вы не волнуйтесь, - сказала она. - Мы вообще стараемся не говорить
людям прошлого. Но вы были такой упрямый.
- Впрочем, эта часовня - пустяк, - оживился Мирон Иванович. Он вдруг не
только поверил - внутренне, искренне, окончательно, что именно его избрали
в качестве интеллигентного доверенного собеседника, но и понял, что они
поступили верно. - С ней вы справитесь. Я вам должен сказать, что есть
куда более важные проблемы. Беспрерывно загрязняются водоемы, леса -
знаете как идет рубка и сплав леса? А загрязнение атмосферы? Вам же этим
надо дышать. Или вы занимаетесь только культурой?
- Мы занимаемся всем.
- Вот вы и займитесь. Это не терпит отлагательства.
- Мирон, милый, - сказала Татьяна и глаза ее светились ярче голубого
платья. - Вы, по-моему, не все поняли. Мы вам не няньки. Мы - это вы -
только завтра. Не нам, а вам надо остановиться и не травить себя и нас.
- Конечно, - сказал Мирон Иванович. - Разумеется. Это очень точно о
нашей общей ответственности.
- Я тут всего несколько дней и меня, честно говоря, потрясает пропасть
между благими пожеланиями и вашими каждодневными действиями. Вы все
согласны не губить лесов и не травить рек. Вы все согласны не сносить
древних памятников и не кидать в траву консервные банки. Но когда это
касается именно тебя, когда ты совершенно один, и никто не видит и не
может схватить тебя за руку - почему ты кидаешь консервную банку и глушишь
рыбу динамитом? Почему?
Мирон Иванович держал в руке окурок, который он намеревался бросить в
кусты. Окурок жег пальцы, но бросить его было как-то неловко.
- Рыбу я не глушу, - сказал он, поджимая, чтобы не обжечь, пальцы. Он
понял, что надо спешить. Таня уйдет. В любой момент. Ей Мирон не нужен.
Добьется своего и уйдет. - Мне надо узнать, я никому не скажу.
Пожалуйста, в виде исключения. Я конечно понимаю, что заводоуправление сто
лет не продержится. Материалы оставляют желать лучшего. Но ведь в будущем
я перейду на монолит. У меня есть кое-какие задумки. Мне очень важно
знать, что я осуществлю. Скажи, пожалуйста.
Сигарета обожгла пальцы и Мирон Иванович кинул ее в кусты.
- Я только знаю, что заводоуправление снесут. Это еще до меня случится.
А больше я ничего не знаю.
- Жалко, - сказал Мирон Иванович. - Впрочем, архитекторов везде
забывают.
А часовню будем беречь.
- Хорошо, - сказала Таня. - На той неделе вы вступите в общество охраны
памятников. Не формально, а как его активный член.
- Разумеется, - сказал Мирон Иванович. - Можно личный вопрос?
- Я не замужем.
- Нет, я про часовню. Понимаете, я здесь человек относительно новый и
мне, скажем, не всегда легко вжиться, здесь уже свои отношения... - Мирону
Ивановичу показалось, что наверху приоткрылось окно. Может кто-то
подслушивал. Он опять перешел на шепот.
- Вот вы мне показали фотографии и это означает, что часовня
обязательно сохранится. И доживет до ваших дней. Мне лично это очень
приятно. Но если в этом есть уже определенность, как бы закон вечности -
можно мне в этом не участвовать?
- Как так?
- Лично не участвовать. Представьте себе, мы сегодня так хорошо
посидели с моими заказчиками, с ними мне и дальше придется работать -
завод в городе - это сила. А если я завтра приду и скажу им, что я
отказываюсь, потому что ко мне пришла одна девушка из будущего...
- Этого вы никогда не скажете. Вы не дурак. Вам не поверят и правильно
сделают. Вы объясните, что как городской архитектор...
- Погоди, Танюш, пойми - если все равно эта проклятая сапожная
мастерская сохранится, то значит мне можно ничего им не говорить?
- Ах вот вы о чем! - Таня так громко это сказала, что Мирону Ивановичу
захотелось зажать ладонью ее пухлые губы. - Значит я в принципе за, но
свою драгоценную задницу ради этого я не приподниму.
- Ну зачем так грубо! Ты здесь чужой человек - пришла-ушла, а мне жить.
Они же мне не простят, я лишусь их доверия.
- А ведь нет доверия.
- Есть. Есть добрые человеческие отношения. Я буду совершенно
откровенен - мы сдаем заводской дом. Улучшенной планировки. В нем они дают
мне двухкомнатную квартиру. Это не аргумент для такого светлого будущего -
там у вас проблем может и нет - сколько у тебя комнат?
- Не скажу. Я тебе больше ничего не скажу.
- Но ведь часовня вес равно будет стоять! Значит кто-то другой примет
меры. Кто-то более высокостоящий.
- Архитектор, - и тут Мирон увидел, как глаза Тани зажигаются
голубоватым, ослепительным прожигающим светом, - ты ничего не понял.
Часовня будет спасена, именно потому что ты ее спасешь.
- Нет, - Мирон покачал головой. - Не я.
- И если ты не спасешь ее добром, мы перейдем к действиям.
- К каким же, простите, вы приступите действиям в чужом веке? Вы здесь,
мадам, простите, не прописаны.
- Слушайте. Я сейчас ухожу. И больше тратить времени на вас не буду. Я
все объяснила. Я сказала, что мы идем в прошлое, чтобы спасти свое
настоящее - и ваше будущее. Мы знаем - кто конкретно виновен в том или
ином проступке против земли, воздуха, планеты, людей. Мы идем к этим
людям. Мы говорим с ними добром. Но бывают случаи, когда нам попадается
темный эгоист, себялюбец, преступник.
- Таня!
- И тогда мы принимаем другие меры. Неужели ты полагаешь, что ради
будущего всей Земли мы пощадим нескольких подонков?
- Я тебе не давал повода!
- Я виновата. Я подумала - ах, какой милый человек! Он все поймет.
- Я все понимаю - ты не хочешь понять меня!
- Ты завтра же скажешь, что часовня остается. Даже если рискуешь
потерять новую квартиру и собутыльников.
- А если нет, убьете?
Мирон Иванович сказал это роковое слово будто в шутку, но глаза Татьяны
были колючими как обломки льдинок.
- Да, - сказала она.
- Мы для вас... так? Ничто?
- Я пошутила. Но подумай о судьбе Степанцева.
- Кого?
- Заведующего свинофермой.
Таня быстро поднялась, словно взлетела над скамейкой.
И побежала прочь.
Мирон Иванович ринулся было за ней, но понял, что бессмысленно бегать.
Ему было обидно. Он не хотел ничего дурного - он хотел только, чтобы его
поняли - каждый человек хочет, чтобы его понимали.
Вдали за кустами, светлячком мелькнул голубой огонь.
Мирон Иванович поднялся к себе в малогабаритную однокомнатную квартиру,
- иной не будет - лег спать и сразу заснул, хотя полагал, что будет всю
ночь думать.
Ему