Произведения Кира Булычёва
Цикл "Гусляр"
Средство от давления
РассказНаписан - 12.1969
Космический гость жил некоторое время в крайнем доме, у Свириных. Был он
покалечен, сильно страдал, но с врачами или учеными встречаться
отказывался, уверял, что пользы это не принесет. Кроме того, подчиняясь
своим правилам, полагал, что время для контактов с человечеством еще не
наступило.
- И что случится, - отвечал он на настойчивые уговоры старика Свирина, -
что случится, если я приду в город и начну всех убеждать, что я есть
пришелец с иной планеты? Ни доказательств, ни внешнего вида. Мне суждена
жалкая судьба Дмитрия-самозванца.
Дед Свирин смотрел на гостя с сочувствием, брал под руку, уходил с ним на
берег речки, посидеть в тени под вязом и послушать рассказы о прелестях
дальних планет.
К осени пришелец, так и не дождавшись вестей или помощи от собратьев,
помер. Похоронили его под именем свиринского племянника. От пришельца
остались какие-то склянки, порошки и ломаные схемы, как от транзисторного
приемника. Он, бывало, колдовал над ними, но к чему стремился - непонятно.
Дед Свирин, единственный близкий пришельцу человек, разобрал баночки и на
некоторые приклеил этикетки, чтобы не перепутать при продолжении опытов. А
потом и сам, в декабре, под Новый год, скончался. В доме осталась Мария,
его вторая жена, грузная, добрая женщина, недавно вышедшая на пенсию,
ростом и осанкой схожая с императрицей Анной Иоанновной, как ее описывал
историк Соловьев. А в комнате направо от сеней жила Аида, - ей Свирины
сдавали жилплощадь, и Аида, женщина одинокая, озлобленная неудачной личной
жизнью, просиживала вечера у телевизора, часто щелкая с программы на
программу, чтобы не упустить увлекательной передачи.
Мария Свирина телевизор не жаловала, предпочитала кино, хотя туда ходила
редко, мучилась от жестокой гипертонии, вязала носки и шарфы, отсылала их
детям от первого брака, живущим в Боровоке и Касимове.
В воскресенье с утра Мария с Аидой решили устроить генеральную уборку.
Надвигалась пасха, за ней вплотную Первомай, весна пришла в городок, и
ветки вербы, срезанные Аидой у реки, давно уже распушились.
Мария передвигалась по дому медленно, не нагибалась, - вчера докторша
прописала постельный режим, грозилась забрать в больницу. Аида быстро
носилась по комнатам, взмахивала тряпкой как знаменем, гремела ведрами,
пергаментное лицо ее раскраснелось, пошло пятнами, серые гладкие волосы
разметались космами, а нос еще более заострился и побелел.
- Мария! - кричала она из сеней. - Здесь валенки твоего старика. Рваные
совсем. Выбросим или как?
Мария медленно разворачивалась, проплывала в сени, мяла обмякшие, латаные
валенки, чуяла в них родной запах, капала слезами и упрашивала
квартирантку:
- Может, в сундук их положим? Пригодятся.
- Куда они пригодятся? Рыбу ловить? - сердилась Аида. - Ты бы рада все
барахло в доме беречь. Старик на тот свет не взял, а ты берешь. Я уж с
татарином договорилась. Завтра придет, заберет, обещал хорошо за старье
заплатить. Вот, гляди, тут и склянки стоят. Я их тоже выкину.
Склянки стояли на полочке, прикрытые сверху газетой.
- Это от гостя остались, - сказала Мария. - Старик с ними колдовал. Может,
пригодятся.
- И все тебе пригодится! - кипятилась Аида. - Я их сейчас в мешок...
Мария собрала склянки в подол и отнесла их в комнату. Там осторожно
высыпала на стол, покрытый протертой скатертью с осклабившимися мордами
тигров по углам. Склянки и коробки были разные - из-под майонеза,
простокваши, валерьянки и комплексного витамина. Мария расставила склянки
по росту, вспомнила, как совсем еще недавно этим же делом занимался
старик, как он надевал новые, в темной оправе очки, вздыхал и повторял:
- Какие знания! Какие знания утеряны. Он же все это из подручных средств
составлял и очень надеялся, если за ним не прилетят, принести большую
пользу людям. А теперь как?
Склянки и коробочки стояли в ряд на столе, армия эта была невзрачная, и
трудно было поверить, что в таких оболочках могут скрываться чудесные
неземные знания. Старик, правда, кое-что знал. Перед смертью пришелец
успел открыться. Вот, к примеру, на этой баночке наклеена бумажка и
написано знакомым почерком, как в кроссвордах, разгаданных стариком в
"Огоньке": "Средство от давления".
- Чего в склянках нашла? Ничего не нашла? Давай я их во двор снесу.
- Смотри. Старик мой писал. "Средство от давления".
- Мало чего он писал? Может, это для кошек или для хромых предназначено. Я
бы на твоем месте выбросила и дело с концом.
- Нет, - сказала Мария. - Может, я сама воспользуюсь. Все равно мне от
врачей пользы почти никакой.
- Пользуйся, если желаешь, - сказала Аида. - Только книжку сберегательную
мне оставь.
- Какую книжку? Нет у меня книжки.
- Может, и нет, но оставь, а то на какие шиши-барыши буду тебе гроб
покупать?
Мария подняла медленно свое большое мягкое тело, возвысилась, как гора,
над квартиранткой и сказала, хоть тихо, но с угрозой:
- Тебя, Аида, я, во всяком случае, переживу и на гроб тебе не поскуплюсь.
И не тебе, божья овца, меня учить.
В последних словах скрывалось неодобрение Марии Аидиной набожностью,
смирением, ибо смирение было ложным и зачастую злобным.
- Ой, чего ты говоришь, старуха! - ответила Аида, отступая к двери. - Пей
свои порошки, живи, сколько тебе желается, я зла не держу на тебя. Только
уволь меня от нареканий. При моем одиночестве и тихой жизни такие слова
слушать неприятно.
- И выпью, - сказала Мария. - А ты мне воды принеси. На запивку. Стакан
вымой сперва.
- Сделаю, сделаю, - ответила Аида.
Мария снова села на стул, дожидаясь, пока вернется квартирантка, и на душе
было горько и скорбно от предчувствий и скрытого раздражения на саму себя.
Мария уже знала, что сомнительное лекарство она выпьет, потому что
отступать от своих слов при Аиде никак нельзя. Сегодня отступишь, а потом
Аида, сильная своим смирением, сядет на шею, загребет власть в доме, а то
и сам дом.
Косые лучи солнца пробивались сквозь сережки вербы, ложились узором на
старую скатерть и поблескивали на боках склянок. Ломило в затылке, и
хотелось прилечь.
- Вот стакан, - сказала Аида. - Я на кухне разбираться буду. Там барахла
набралось - страшное дело. Для тараканов раздолье.
Мария дождалась, пока квартирантка выйдет из комнаты, сама взяла из буфета
столовую ложку и насыпала ее до половины. Больше сыпать не стала - хоть и
доверяла покойнику-мужу, что на банке с ядом не написал бы "средство от
давления". Решила, что хватит.
Порошок был горек, вязал рот, и пришлось выпить стакан воды до дна, прежде
чем смыла с языка гадкий привкус.
Потом она просидела еще с полминуты, ожидая действия порошка, но не
дождалась и пошла на кухню, чтобы приглядеть за Аидой. Та под шумок могла
нужные вещи выкинуть, польститься на малую корысть от завтрашнего
посещения дома старьевщиком.
- Ну как? - спросила Аида, стоявшая на табуретке, лицом к полкам с посудой.
- Лучше стало, - ответила Мария. И ей в самом деле показалось, что стало
лучше, появилась легкость в голове и всем теле.
- Ну и слава богу, - сказала Аида, не простившая Марии вспышку гнева.
- Ты пол вымой, - сказала Мария, - а я пыль с полок сотру.
- Куда уж тебе, - не согласилась Аида. - Ты, небось, на табуретку в
последние годы не вставала.
- Ничего, встану, - сказала Мария. - Порошок на меня хорошо действует.
- Как желаете, - сказала Аида и легко спрыгнула на пол. - Тряпку возьми.
Мария забрала у нее тряпку и поглядела на табуретку с недоверием.
Табуретка была хлипка и стара. Муж все собирался починить ее, но за
беседами с пришельцем да за неожиданной болезнью не успел.
Мария встала на табуретку коленом, чтобы легче забраться, и Аида
поддержала ее, улыбаясь одними губами.
- Ну вот, - сказала Мария, распрямляясь. - А ты говоришь.
Аида отошла на несколько шагов и ответила:
- Ой, раздавишь ты табуретку, Мария, ей, раздавишь.
- Не каркай, - ответила Мария, вытянула вперед руку с тряпкой, чтобы
вытереть пыль с верхней полки, но тут пошатнулась, потеряла равновесие,
уцепилась за край полки, хоть знала, успела подумать, что хвататься за
полку было никак нельзя.
- Ай! - закричала Аида, отпрыгивая в сторону от покатившейся табуретки. И
на помощь не пришла - а это понятно было, как ей удержать женщину, втрое
превосходящую ее размером?
Прошло самое страшное мгновение, и Мария раскрыла сожмуренные глаза.
Удивление ее было велико, потому что она обнаружила, что висит на кончиках
пальцев, а пол был довольно далеко внизу. Это же вредно, думала Мария, так
можно и руки оторвать. И потому она отпустила пальцы и сжалась вся, чтобы
падение было не очень болезненным.
Опять она зажмурилась, опять раскрыла глаза, и теперь положение ее
потеряло всякий смысл, всякую разумность. На пол она так и не упала, а
мягко реяла в воздухе над самым полом, поджав ноги.
- Изыди! - крикнула на нее Аида из-за двери. - Изыди, нечистая сила!
Аида крестилась, плевалась, а Мария тем временем распрямила ноги, чтобы
встать, но встретившись с полом, ноги оттолкнули ее наверх и отбросили к
потолку, к которому ее, легонько ударив, прижало, будто приклеило.
Было тихо. Лишь дышала в сенях Аида, и за окном чирикали воробьи.
- Аида! - позвала Мария, - Аидушка, добрая душа. Что же это со мной
творится?
- Чур меня, - отозвалась Аида. - За милицией сейчас побегу.
- Не надо за милицией, - сказала Мария, чуть не плача, - позору с мили