Произведения Кира Булычёва
Цикл "Гусляр"
62-я серия
ри! - раздался сзади зловещий голос. - Вы куда?! Я вам головыпоотрываю!
Огромными шагами руководитель рок-группы кинулся за беглецами.
Максимка знал несколько малоизвестных проходных огородов и дворов, куда он
и увлек Ирен. Правда, Ирен тоже знала эти дворы и огороды. И руководитель
Вася их знал. Так что бег по задворкам проходил с переменным успехом.
- Ты куда меня тащишь? - спросила на бегу Ирен.
- К твоим предкам! - ответил Максимка.
- Ты офонарел, что ли? Они же мне косы поотрывают!
Им нужно было пересечь бывшую Базарную, затем Сталинскую, затем Советскую,
а ныне площадь Первопроходцев. Посреди площади Ирен стала отчаянно
сопротивляться, потому что не хотела домой, а куда хотела, - еще не
решила. Тут их и настигла рок-группа в полном составе - патлатые,
неумытые, расхристанные, романтичные музыканты взяли беглецов в
полукольцо, но не смогли взять их в кольцо, потому что с другой стороны
площади вырвались с диким ревом мотоциклы рокеров, которые тоже хотели
заполучить Ирен.
Страшная тишина обрушилась на площадь. У рокеров в руках сверкали
начищенные монтировки, у музыкантов - смычки. Враги неумолимо сближались.
- Да, подвел ты меня, - сказала хорошая в принципе девушка Ирен, перебирая
пальцами бант на чудесной русой косе. - Ты оказался слишком отважен, и
потому меня лажанул. Видно, пришла наша смерть...
Ирен нагнулась к Максимке и запечатлела на его щеке невинный, но горячий
поцелуй.
- Йеэээх! - закричали рокеры.
- Бей уродов! - завопили лабухи.
И в этот момент справа раздался крик:
- А ну, прекратить безобразие!
И слева послышался голос:
- Сейчас я вам покажу!
На площади, кое-как освещенной фонарями, показались новые действующие лица
драмы. Справа приближалась мать Ирен, слева - Корнелий Удалов, отец
Максимки.
Грозные, рычащие звуки издавали противники, но тем не менее мотоциклы
начали отъезжать и вскоре покинули площадь, а лабухи спрятали в футляры
смычки и также растворились во тьме.
- Я те покажу, как по ночам бегать! - произнесла мама Ирины, крепко
схватила ее за руку, дала другой рукой подзатыльник Максимке, чем огорчила
Корнелия Удалова, который сам собирался дать подзатыльник сыну, но не
успел.
Поэтому Корнелий тычками погнал Максимку домой. А мама Ирины повела домой
свою дочку. Максимка вырывался и кричал на всю площадь:
- Я люблю тебя, Ирен! Если надо, я завтра освобожу тебя снова!
- Тоже мне, освободитель... - начала было Ирина, но осеклась, потому что в
глубине души ценила мужскую преданность. И громко крикнула, обернувшись к
Максимке: - Спасибо, мальчик!
Больше она ничего не смогла произнести, потому что начала рыдать. И в
рыданиях оплакивала свою девичью свободу, стремительность не успевших
расцвести чувств, приятное своей неожиданностью сидение в пыльном сундуке
и сверкание режущих предметов в руках соперников...
- Хорошо, что соседи прибежали, - говорил между тем Удалов, мрачно
подгоняя Максимку к дому. - Переключись, говорят, на другую программу, на
молодежную. Там твой Максимка в шестьдесят второй серии нелегальное
участие принимает. Нет, говорю я им, этого не может быть, потому что
Максимка делает уроки в соседней комнате. Но все-таки кинулся я в соседнюю
комнату, а ты где? Тебя нет! Кто тебе позволил без спросу в программу
лезть? Ты же знаешь, что нас отключат и будут правы. Ты забыл, какие
неприятности у Ложкина были в прошлом году?
Максимка ничего не забыл, но не очень переживал из-за неприятностей
старика Ложкина. Старик Ложкин смотрел сериал из жизни старшины Пилипенко.
Ну, что может быть более обыденного - детектив как детектив, полицейский
роман из провинциальной жизни. И тут старику Ложкину показалось, что,
когда Пилипенко искал на городском рынке пропавшие колеса от "Жигулей",
один из приезжих торговцев дал ему взятку. Ну, может, и дал, да вернее
всего, Пилипенко не взял. Ведь не мелочный же он, в конце концов! И знает
к тому же, что играет в сериале. А вот Ложкину никто не позволял нарушать
правила многосерийной жизни. Никто не разрешал ему писать на Пилипенку
письмо в горотдел милиции! С изложением фактов и подозрений. Пилипенку,
конечно, сняли и наказали. Но двести сорок семей города Великий Гусляр,
которые каждый день смотрели сериал из жизни старшины, остались без
зрелища и никогда уже не узнают о том, кто же укатил колеса от "Жигулей" и
грабанул пивной ларек. А это немалый удар по культуре.
Так что Ложкина справедливо отключили. Должно же быть наказание - не
смешивай зрелище и поганую жизнь!
Все это Удалов на ходу напоминал сыну, а сын выслушивал, мрачно глядя в
сторону и спотыкаясь. Плевать сыну было на проблемы Ложкина - в нем
вспыхнула первая любовь, а взрослые так упорно и неудачно заливали ее
упреками и поучениями.
Худшие опасения Удалова начали сбываться, когда они приблизились к своему
дому. В свете одинокого фонаря, горевшего над воротами, стояла тесная
черная группа людей.
При приближении Удаловых от группы отделился плотный мужчина в шляпе,
надвинутой на уши.
Он загородил Удаловым дорогу и протянул руку ладонью вверх. На ладони
лежала черная метка.
- О нет! - воскликнул Корнелий Иванович. - Я буду сам пороть этого
бездельника каждый день! Не наказывайте всю нашу семью! Мы не можем
остаться без культурного зрелища.
Но человек в шляпе ничего не ответил Удалову. Он повернулся и пошел прочь
по улице. За ним - остальные. Улица опустела.
- Ну вот, что ты с нами сделал! Мы теперь неприкасаемые.
Максимка упрямо молчал. Он знал, что даже если бы предвидел все заранее,
все равно бы вел себя неразумно. Любовь приходит к человеку неожиданно,
как кирпич на голову. И зачастую лишь раз в жизни.
Когда они вошли во двор, из темноты из-за сиреневых кустов, уже частично
опавших, выбежали две девочки - дочки Афиногеевых из соседнего двора. Обе
держали в руках по небольшому букету поздних астр.
- Возьми, Максимка, ты настоящий герой, - сказала одна.
А вторая только всхлипнула, чмокнула Максимку в щеку и тоже отдала ему
букет.
После этого девочки убежали.
- Это еще что такое? - рассердился Корнелий и хотел было отнять у сына
цветы, но тот не дался.
- Это признание, папа, - сказал он отцу. - Тебе, может, никогда не дарили
цветов. А мне уже в двенадцать лет начали, понял?
- И где ты рос? И когда мы тебя упустили? - закручинился вслух Корнелий
Иванович, но сын не ответил ему на эти вопросы.
Когда они поднялись к себе домой, за столом сидел и пил чай их сосед снизу
профессор Минц Лев Христофорович. Ксения хлопотала вокруг профессора.
Предлагала ему пышки и печенье собственного изготовления. Но все зря. У
Минца не было аппетита.
- Ну вот, - грустно произнес он, увидев вернувшихся Удаловых, -
получается, что добрые намерения приводят в ад. Получили черную метку?
- Вот, - сказал Корнелий и протянул ее Минцу.
На черном кружке размером с ладонь было написано мелом: "Отстраняетесь от
сериалов сроком на один месяц".
- Месяц, - задумчиво повторил Минц. - Ну и строго они взялись за зрителя.
- За месяц действие так далеко уйдет, что и за год не догонишь, - сказал
Удалов.
- А может, они перемрут все, - предположила Ксения.
- Мы будем к ним ходить и смотреть через забор, - сказал Максимка, и все
посмотрели на него с осуждением. Это было таким плохим тоном, что впору
было отказываться от испорченного ребенка.
Даже добрый Лев Христофорович укоризненно покачал головой.
Он недаром чувствовал себя виноватым и пришел к Удаловым, как только
прослышал о беде, постигшей семейство соседей. Ведь именно профессор Минц
после того, как в России перестало работать телевидение и вся страна
разделилась на шестьсот сорок два независимых государства, предложил
великогуслярцам простой и гениальный выход из положения: смотреть друг на
друга. С этой целью весь Великий Гусляр был опутан множеством труб и
коробов, так что не осталось дома, не подсоединенного к общей
телевизионной сети города. Отныне каждый получил возможность смотреть по
вечерам события и даже отсутствие таковых в любом на выбор доме города, в
любой семье, в любом общежитии. Но для того, чтобы создать материальные
стимулы, было решено: тот, кто смотрит на соседскую жизнь, каждый месяц
платит сто рублей по соответствующему адресу. А если ты не хочешь, чтобы
за твоей жизнью наблюдали, то имеешь право закрыть заслонки - и живи в
тайне от окружающих. Но если подписал документ об участии в сериале -
терпи, даже когда хочется опустить заслонку в своей комнате, потому что
жена так несправедливо оскорбляет тебя действием.
Главное было оговорено и постановлено городскими властями: даже если тебе
очень не понравилось, как ведет себя главный герой или как страдает его
несчастная возлюбленная, ты не имеешь права хватать топор и наводить
справедливость. А если кто-то из зрителей позабудет, что смотрит не
дешевый спектакль, а наблюдает настоящую гуслярскую жизнь, и потому
захочет в нее вмешаться и изменить ее течение, пускай пеняет на себя.
Наказание одно: тебя встретит у дома Государственная комиссия в черных
шляпах и вручит тебе черную метку, а это означает, что на день, два,
месяц, год или на всю жизнь у тебя в доме законопачивают входные и
выходные смотровые трубы и ты слепнешь. Утром в очереди за хлебом хозяйки
станут обсуждать трехсотую серию фильма под условным названием "Семейная
драма провизора Савича", а ты, потупившись, будешь обливаться тайными
слезами, ибо твоему взору вхо