Произведения Кира Булычёва
Цикл "Гусляр"
Школьные каникулы Корнелия Удалова
ка, разорвавшись, слезла с Удалова,он отбросил ее и открыл глаза.
Привычное округлое пятно на протекшем потолке приветствовало его, как и
каждое утро. Рядом тяжело дышала Ксения. Солнце бросало косые лучи бабьего
лета в окно, в лучах плавали пылинки. Жужжала поздняя муха...
Ксения спала, отвернувшись от Корнелия, он видел лишь ее округлую спину в
ночной рубашке и крашеные волосы с сединой у корней. Собственная рука
попала в поле зрения Корнелия Ивановича, и он сначала поразился перемене,
происшедшей в ней, а потом решил не удивляться: рука была не очень
толстой, мальчишеской, покрытой редким пушком и уж никак не седеющим
волосяным покровом, как у вчерашнего Корнелия.
Он провел ладонью по животу. Живот, выпуклый все последние десятилетия,
оказался впалым.
Осторожно, чтобы не разбудить Ксению, Удалов опустил детские ноги с
кровати и ступил в шлепанцы. Пижамные штаны сразу свалились на пол, и
пришлось идти в ванную, придерживая их рукой.
Удалов обратил внимание на тонкую прозрачную шкурку, валявшуюся рядом с
кроватью. Каким-то шестым чувством он понял, что это его собственная
шкурка. Сбросив ее, подобно змее, он помолодел.
В ванной Удалов посмотрел в зеркало. Он себя узнал. С поправкой на много
лет. Сейчас Удалову было лет двенадцать-тринадцать. Скорее отрок, чем
подросток. Романтически настроенный, лохматый, голубоглазый, круглолицый
Корнюша, добрая душа. Вот ты какой, Корнелий! Добро пожаловать!
Умываясь, Корнелий рассуждал о том, что его превращение - без сомнения,
следствие эксперимента, опыления, в котором он сам вчера принимал участие.
Неясно только, зачем надо было молодить Корнелия на столько лет, если ты
хочешь докопаться до сути людей нашего города. Что-то неладно! Опять Минц
ошибся.
Корнелий Иванович натянул брюки, завернул их снизу, затянул ремень на
последнюю дырку. Ботинки болтались на ногах, но шнурки, намотанные на
щиколотки, держали их. Пришлось закатать рукава рубашки.
Совершая туалет, Корнелий продолжал ломать голову над причинами
превращения. Тревоги, правда, не было, потому что он знал: если будет
плохо, то Минц всегда изобретет антивещество, которое снимет отрицательный
эффект. А впрочем, Корнелию и не хотелось пока возвращаться в прежний
облик, потому что в нем жило ощущение гармонии.
... Ксения продрала глаза и сидела в постели, пытаясь очистить себя от
невесомой шкурки - своего прежнего облика. Сейчас она хоть и изменилась,
скинув с себя лет десять, все равно оставалась узнаваемой. Ну ладно, стала
помоложе, покрепче, позлее. И все, пожалуй.
Вот американцы или москвичи, подумал Удалов, умеют же подобрать себе жен
из красивых, длинноногих, а главное, покладистых и интеллигентных женщин.
А в Великом Гусляре таких жен почти нет, а если и есть, то давно разобраны
иногородними.
- Ты чего! - крикнула Ксения с осуждением. - Ты с ума сошел, что ли? Опять
за свои штучки взялся?
- Ксения, - сказал Удалов ломким подростковым голосом, - возьми себя в
руки. Нас изменили. И я думаю, что скоро Лев Христофорович зайдет и даст
разъяснения.
- Как так изменили? Всех изменили или опять тебя, горемычного, морскую
свинку, макаку-резуса изменили?
- Ты тоже помолодела, - заметил Удалов, и его жена, как только поняла, что
он сказал, опрометью кинулась в ванную - смотреться в зеркало.
Не успела закрыться за Ксенией дверь, как распахнулась другая - в комнату
молодых. И тут Корнелий испытал удивление, которого не испытывал давно. Из
комнаты вышло три человека: пожилая женщина грузного вида и брюнетного
облика, по бровям которой можно было узнать Каролинку. За ней несмело
брели двое. Мальчик лет десяти, в котором Удалов узнал маленького
Максимку, и сердце его дрогнуло от отцовских чувств. А также карлика без
возраста, но с бородкой - повзрослевшего внука Вениамина.
- Какой телефон милиции? - спросила Каролинка.
Удалов не успел ответить, как его сын бросился к нему на грудь.
- Папа! - кричал он. - Папочка! Какое счастье, что мы с тобой теперь
одинаковые! Ты меня от нее защитишь!
А Вениамин, который остановился в дверях, сунул палец в рот и замер в
такой позе.
- Что все это значит? - спросила Ксения, выходя из ванной и обозревая
преобразившееся семейство.
- Сейчас узнаю! - откликнулся Удалов и, прежде чем его успели остановить,
кинулся прочь из квартиры, чуть не сбив по пути старика Ложкина, который в
трусах и майке спешил вниз, на улицу, чтобы сделать пробежку. Он каждое
утро делал пробежки до набережной и обратно.
- Ты кто такой? - спросил он мальчишку, пробежавшего мимо. - Ты зачем в
наш дом залез? Воруешь?
- Не до тебя, Николай Николаевич! - откликнулся мальчишка и принялся
барабанить в дверь к Минцу.
Изнутри долго не открывали, и раньше открылась соседняя дверь, к Саше
Грубину. Из нее выглянул Саша в возрасте подростка, с пышной шевелюрой.
Саша все сразу понял и сказал:
- Заходи, Корнелий. Дело серьезнее, чем ты предполагаешь.
Корнелий покорно прошел к Грубину, волоча большие ботинки.
- Я все знаю, - сказал подросток Грубин. - Я тебя узнал, и ты меня тоже?
- Да, Саша, я тебя тоже узнал, но считаю, что пора будить Минца.
- Не надо будить Минца, - ответил Грубин. - Он спит. Он всю ночь со мной
проговорил, а потом я его спать положил.
- Тогда ты мне, может, объяснишь? Как друг!
- Я тебе объясню. Мысль Минца была простой. Он хотел открыть истинные лица
жителей Великого Гусляра. Истинные. Он хотел понять, что же таится за
фасадом каждого из нас. Но как всегда, при гениальности эксперимента имела
место непродуманность концепции. Средство Минца действует лишь на
физиологическую сторону наших организмов.
- Говори яснее, Саша!
- Куда уж яснее. Каждый человек с возрастом вступает в противоречие с
самим собой. Один всю жизнь прожил, состарился, а на самом деле у него
сохраняется душа мальчишки. А другой родился уже стариком, хотя на вид он
- младенец. Из-за противоречия между формальным возрастом человека и
возрастом истинным происходят различные внутренние конфликты, и некоторые
лица даже сходят с ума.
- Значит, какой тебе возраст задан...
- Генетически задан!
- Какой возраст задан, такое у тебя и поведение?
- Вот именно! Человечество давно уже заметило это противоречие. В народном
фольклоре это отмечено, в песнях и пословицах осмеяно. Вспомни: "Седина в
голову, а бес в ребро", "Маленькая собачка - до старости щенок".
- Как волка ни корми, он все в лес смотрит! - дополнил фольклор Корнелий
Иванович.
Грубин поднял бровь, но не стал спорить.
Дверь распахнулась - в нее влетел мальчик Максимка.
- Папочка! - закричал он. - Меня Каролинка бьет.
- Это еще почему? - взъярился Удалов, но не успел броситься к двери, как в
проеме показалась грузная немолодая Каролинка, держащая на согнутой руке
своего старообразного Венечку.
- Я звонила в милицию! - сообщила она. - Я их всех разгоню!
- И что в милиции?
Каролинка хотела было проигнорировать вопрос незнакомого подростка, но
язык помимо ее воли сказал:
- Там черт-те знает что! К телефону мальчишка подошел и велел мне катиться
куда подальше. Мальчишка!
- Не исключено, - заметил Грубин. - Ведь это случилось со всем городом.
- Надо будить Минца и останавливать, - предложил Удалов. - Ты же
понимаешь, какие могут быть недоразумения!
- Погоди, - ушел от ответа Грубин. - Может быть, мы того... поглядим,
погуляем. Ведь уникальный случай. Когда ты еще своих знакомых встретишь в
их истинном возрасте и облике?
Удалов понял, что Саша говорит дело. Проверяет, есть ли у соседа
любопытство или уже исчерпалось?
* * *
Максимка увязался за взрослыми, в которых никто бы и не признал взрослых,
и втроем они отправились в утренний город, пораженный в самое сердце
открытием самого себя.
Это был счастливый город, хотя далеко не каждый бы сообразил, что это
именно так, потому что некоторые люди передвигались по улицам с
проклятиями и сопротивлением судьбе. И это неудивительно: ведь когда вам
откроют глаза на вашу действительную суть, это совсем не значит, что вы
будете счастливы. С самим собой еще надо свыкнуться, а может, и
примириться.
Пользуясь теплым солнечным днем и не в силах сидеть дома, встревоженные
происходящими в себе переменами гуслярцы вышли на улицы, словно было
Первое мая.
Удалов почему-то предполагал, что город большей частью постареет, но
оказалось наоборот. Можно было подумать, что они попали не на площадь
Землепроходцев, а во двор городской школы - столько детей всевозможного
возраста, одетых странно и нелепо, в кое-как подобранных одеждах со
взрослого плеча, ходило, бегало, перекликалось, узнавало друг дружку, как
вернувшиеся после каникул сорванцы, хотя каникулы для многих протянулись
на десятки лет.
Кое-где валялись шкурки людей.
По улице бежал толстый мальчик, подгоняя перед собой футбольный
кожемитовый мяч. "Господи, так этим мячом мы выиграли у шестого "Б"!" -
сообразил Удалов и закричал:
- Савич, пасуй сюда!
А толстый Савич даже завопил от радости, что встретил одноклассника,
спутника по самым сладким временам их жизни. Он пасанул Корню, а Корень
отбросил мяч Сашке Версте, но тут на площадь вбежала юная, но пышно
расцветшая красотка Ванда, по которой сох весь десятый класс 2-й школы.
Ванда казалась лет на десять старше Савича, но при виде его, гоняющего мяч
по площади Землепроходцев, ринулась к нему и схватила за руку.
- Ты с ума сошел! - закричала она с нежностью. - Разве не