Произведения Кира Булычёва
Роман "Река Хронос"
Навигация по страницам: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Книга I
зволял. Спасительная формула: <Королевам не изменяют с королевами,королевам изменяют со служанками> Андрея не спасала, потому что Глаша,
будучи служанкой, конечно же, таковой не была.
Оборвав нити нежности, связывавшие его с Глашей, Андрей постарался
рассуждать трезво, что с трудом ему удавалось, так как все события
последних двух дней не укладывались в нормальное течение жизни и в памяти
как бы громоздились одно на другое, образуя причудливую и неустойчивую
пирамиду. Андрей подумал вдруг, что сейчас он может встретить отчима,
который должен возвращаться с конференции, но которого он встретить бы не
хотел. И от нежелания увидеть Сергея Серафимовича он ускорил шаги и даже
свернул потом в небольшой переулок, путь которым был длиннее, чем по
улице... Тут он остановился и уронил чемодан прямо в пыль. Он же не сошел
с ума! Он своими глазами видел велосипед отчима у дверей дома, когда
уходил. И даже обратил внимание на то, что велосипед покрыт пылью. Значит,
отчим был дома? И не захотел его увидеть? Он догадался? Он увидел,
подслушал, что произошло между ним и Глашей? Или приехал позже, когда
Андрей спал? Это было бы счастьем, если позже. Но почему тогда не
спустился попрощаться с пасынком? И почему Глаша так странно вела себя?
Спеша и оглядываясь, будто ожидая увидеть за собой погоню, Андрей
вышел на площадь, к длинному одноэтажному зданию, возле которого
выстроились извозчики и линейки, ожидавшие пассажиров в Алушту,
Симферополь и Севастополь. Он остановился в тени старого тополя и стал
осматривать площадь, как бы опасаясь все той же погони.
И тут увидел в стороне, в сквере над речкой, Лидочку.
Лидочка кого-то ждала, порой поднимала голову, оглядывая площадь.
Андрей ощутил удар горя. Как он счастлив был бы встретить Лидочку
совсем одну, как рад бы он был допустить невероятное: что она захотела его
увидеть и потому пришла сюда! Но после того как это случилось с Глашей, он
не мог себе позволить посмотреть ей в глаза. Она тут же догадается, что
произошло! А он не сможет сказать ни слова в свое оправдание. Горе тут же
уступило место злости на Глашу, которая была во всем виновата, - сама же
признала, что была во всем виновата! Именно из-за нее он навсегда потерял
Лидочку и даже не может сказать ей последнего слова. В состоянии, близком
к истерике, Андрей пошел вокруг площади таким образом, чтобы оставаться за
спиной Лидочки. Но все время смотрел на нее и даже шел как можно
медленнее, чтобы продлить это странное свидание, опасаясь притом, что
сейчас откуда-то выйдет Беккер и Лидочка бросится к нему, сделав
бессмысленной жертву Андрея и его неправедную злобу на Глашу.
Лидочка поднялась с лавочки и прошла поближе к линейкам. Андрей
остановился за киоском, чтобы она, оглянувшись случайно, не заметила его.
Но Лидочка, окинув взглядом площадь, вернулась к скамейке.
Андрей возобновил свое неспешное движение к автобусу и, когда до
автобуса оставалось шагов сто, случайно увидел, как кондуктор поднимается
по высоким ступенькам, а в кучке провожающих у автобуса возникает
оживление; люди машут руками, и в ответ с автобуса несутся возгласы. Сзади
из-под автобуса вырвался клуб белого дыма, это шофер включил двигатель.
Андрей понял, что автобус вот-вот уедет, и, забыв о том, что Лидочка
может его увидеть, припустил напрямик к автобусу, размахивая чемоданом. Он
успел вскочить на подножку в последнюю минуту. Чемодан застрял, Андрей
дергал его, автобус медленно разворачивался на площади, кондуктор твердил
что-то укоризненное, но помогал тащить чемодан, и, когда Андрей наконец
уселся на место наверху, в империале, и поставил чемодан, он увидел, что
автобус уже выезжает с площади, а Лидочка, выбежав на середину ее,
неуверенно протянула руку в направлении автобуса, будто хотела остановить
его. Но до автобуса было уже далеко, и хоть Андрею показалось, что она
что-то кричит, звуки до него не доносились.
Вдруг Андрей понял, что, если он сейчас прикажет остановить автобус,
соскочит и побежит обратно, к Лидочке, в его жизни произойдет нечто
чрезвычайно важное. Но он не мог заставить себя открыть рот, чтобы
крикнуть кондуктору.
И это было не воспоминание о Глаше - о ней в тот момент Андрей не
думал, - а то странное чувство смущения, которое заставляет утопленников
погибать, не издав ни звука, а жертв насилия молчать, хотя неподалеку
проходят люди. Это чувство стыда перед нарушением каких-то въевшихся в
кровь правил поведения, чувство настолько сильное, что оказывается сильнее
страха смерти. Андрей понимал, что должен крикнуть кондуктору: <Стойте!
Остановитесь!> Его губы шевелились, но с них не слетало ни звука.
Автобус выехал на дорогу, и ветви тополей закрыли и площадь, и
Лидочку, стоявшую растерянно и сиротливо посреди нее.
Только где-то возле Алушты Андрей перестал клясть себя. Он даже
открыл конверт, в котором была записка от отчима и двести рублей. Он вынул
из пачки десять рублей, заплатил за билет, остальное положил в карман,
даже не прочтя записку.
Пока автобус долго стоял в Алуште и пассажиры шумно и жадно ели
горячие чебуреки, Андрей чуть было не решился нанять извозчика и вернуться
в Ялту. Он взялся за ручку чемодана и тут понял, что не знает адреса
Лидочки. Не бродить же всю ночь по городу? А если он встретит отчима или
Глашу? Ведь Ялта - маленький городок, и все там на виду. К тому же теперь,
по прошествии времени, Андрей все больше убеждал себя, что появление
Лидочки на площади - совпадение, а ее жест - удивление по поводу того, что
она так неожиданно увидела Андрея.
Только уже поздно вечером на последней остановке перед Симферополем,
пока шофер заливал воду в радиатор автобуса, Андрей спустился вниз, к
фонарю, что горел у придорожного ресторанчика, и при свете его прочел
записку отчима. Записка была короткой. Конечно же, отчим написал ее вчера:
Дорогой Андрей!
Как мы и договаривались, даю тебе денег на дорогу до Москвы. Со
счета в Коммерческом банке ты будешь получать ежемесячное пособие.
Надеюсь, его хватит на скромный образ жизни. Жду тебя на
рождественские каникулы.
Сергей.
* * *
Еще через месяц, уже став студентом университета и снимая комнату в
небольшой квартире вдовы Глаголевой на Сретенке, Андрей получил очередное
письмо от тети. В него был вложен другой небольшой конверт. Конверт был
адресован Андрею Берестову в Симферополь, на Глухой переулок. В тот день
Андрей спешил к одному из новых приятелей, на встречу эсдеков, к которым
он уже почти примкнул, ибо под влиянием своего однокурсника Погоняйло
уверовал в величие Карла Маркса. Он разорвал конверт, ничего не подозревая
и даже не затруднив себя размышлением, от кого могло бы прийти письмо.
Дорогой Андрюша!
- начиналось оно. Почерк был крупный, округлый, мягкий, с легким
правильным нажимом. -
Думаю, что ты уж забыл обо мне, ведь больше месяца прошло, как
ты уехал. Но сегодня мне приснилось, будто ты разговариваешь со мной
и хочешь вернуться. Сон - это глупость, я снам редко верю, но я
испугалась, что ты надумаешь написать мне, а письмо возьми да
попадись на глаза Сергею Серафимовичу. А это его очень огорчит. Так
что, пожалуйста, не пиши мне, если захочешь, а если не захочешь, тем
лучше. А написать мне можно до востребования на ялтинскую почту.
Ты, может, и не догадался, почему я так холодно попрощалась с
тобой, хоть и сердце мое разрывалось. Сергей Серафимович вернулся
раньше времени, и что он видел или слушал - одному Богу известно. Он
после этого много дней пребывал в горьком состоянии духа и по сей
день со мной разговаривает лишь по хозяйственным надобностям, нет
между нами былых добрых отношений. Хоть я стараюсь, чтобы все шло
по-прежнему. Тебя он не винит, ты не думай. Он во всем винит меня, и
поделом, потому что считает тебя заместо сына и видит свою
обязанность в твоем благополучии, а меня всегда полагал чем-то вроде
твоей мачехи, и в его глазах поэтому мой грех велик и непростителен,
как кровосмешение. Он же по-своему любит меня, и мы с ним много лет
вместе прожили. Так что, если ты хотел приехать к нам на Рождество,
то этого делать не надо. Сергей Серафимович может не совладать со
своим расстройством и сказать лишнего. Он теперь замкнулся, много
пишет, часто уезжает по делам даже в Петербург, на здоровье не
жалуется, но знаю, что сердце у него слабое, хотя он никому об этом
не скажет.
А я по тебе, Андрюша мой, скучаю. Сейчас осень стоит, дожди,
скучно, темнеет рано. И знаю, что грех, а скучаю. Ты если соберешься
написать, напиши на почту, до востребования. Но если все же приедешь
на Рождество, вернее всего Сергей Серафимович и виду не покажет.
Надеюсь на щепетильность Марии Павловны, что она письмо не откроет и
не прочтет.
С уважением, твоя Глафира.
Андрей стоял у окна, держал письмо в руке и смотрел, как по вечерней
улице проезжают пролетки. Вода стекает с зонтов немногочисленных прохожих.
Андрей не пошел в тот вечер на сходку эсдеков. Вдруг ему стало это
неинтересно.
За последние два месяца он много раз вспоминал Глашу и скорее жалел,
думая, каково ей жить с таким старым человек