Произведения Кира Булычёва
Роман "Река Хронос"
Навигация по страницам: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Книга I
стороне Тройственного союза (то естьГермании, Австро-Венгрии и Италии). Рассуждая так, кайзер Вильгельм стал
подталкивать Австро-Венгрию к тому, чтобы та ударила первой - и решительно
- по Сербии.
Главным проводником идей Германии в Австро-Венгрии был наследник
престола Франц-Фердинанд, хотя формально на престоле восседал его дряхлый
дядя Франц-Иосиф.
В середине июня Франц-Фердинанд встретился с кайзером Германии в
Конопиште. На этой встрече была решена война. Франц-Фердинанд заявил во
время переговоров, что сейчас можно не опасаться России - слишком велики
ее внутренние затруднения. Германский император благословил австрийцев на
быстрый и энергичный удар по Сербии. Если Франция или Россия все же будут
реально возражать, Германия с помощью Австро-Венгрии их быстро разгромит,
тогда наступит очередь главного врага - Великобритании.
Далее Франц-Фердинанд отправился в главный город недавно захваченной
Австро-Венгрией Боснии - Сараево. Там он решил провести большие маневры,
буквально вызывая на конфликт Сербию.
В Сербии маневры были расценены однозначно - как провокация. По всей
стране прокатились демонстрации. Но патриотическое общество <Черная рука>
полагало, что одними демонстрациями с австрийской угрозой не справиться.
Был замыслен террористический акт. 28 июня 1914 года гимназист Гаврила
Принцип совершил покушение на Франца-Фердинанда. Эрцгерцог был убит.
Узнав о гибели своего союзника и друга, кайзер Вильгельм решил, что
мертвый наследник австро-венгерского престола должен выполнить свой долг -
довершить то, что не успел довершить при жизни. Именно его смерть стала
формальной причиной согласованного с Германией австрийского ультиматума
Сербии.
Правда, этот ультиматум последовал далеко не сразу. Гаврила Принцип
убил Франца-Фердинанда в тот день, когда экспедиция профессора Авдеева
покинула Вологду. В день начала раскопок завершились экстренные переговоры
между Германией и Австро-Венгрией о том, как вести будущую войну. В те дни
начала июля можно было себя тешить тем, что все еще раз обойдется и ливень
не выльется. Последней гирькой на весах войны стал разговор германского
посла в Лондоне с министром иностранных дел Великобритании сэром Греем.
Посол намекнул Грею, что Германия полагает необходимым проучить Сербию,
пользуясь тем, что Россия столь слаба, что ее можно не принимать в расчет.
Английский министр сокрушенно покачал головой и согласился с тем, что
Россия очень слаба. Немецкий посол счел этот жест индульгенцией и
признанием того, что Англия вмешиваться не станет. Этот разговор произошел
6 июля... В тот день на раскопках была теплая погода и потому много
комаров.
20 июля президент Франции Пуанкаре срочно прибыл в Петербург. В
течение трех дней он вел переговоры с русским императором и
правительством. Посол Англии сообщил в Лондон, что Франция и Россия решили
поднять перчатку, брошенную тевтонами.
Наконец, 23 июля последовал австрийский ультиматум Белграду. Сербию в
нем обвиняли в попустительстве террористам и неумении вести свои дела,
вследствие чего ей предлагалось отказаться от суверенитета и стать
вассалом Австро-Венгрии.
Вечером того дня Тилли нашла шахматную фигурку, сделанную из кости.
Авдеев предположил, что это моржовая кость. Значит, находка
свидетельствует о связях славян с жителями Ледовитого побережья.
24 июля Россия объявила мобилизацию в Киевском, Московском, Казанском
и Одесском военных округах, а также на Балтийском и Черноморском флотах.
Англия хранила молчание. Сербия миролюбиво ответила на ультиматум, приняв
почти все его пункты. Правительство Австро-Венгрии заявило, что не
удовлетворено позицией Сербии, и 28 июля ее войска перешли сербскую
границу.
Германскому и австро-венгерскому генеральным штабам ситуация казалась
более чем благоприятной. Слабая сербская армия отступала. 1 августа был
объявлен германский ультиматум России с требованием прекратить
мобилизацию. Россия отказалась. Ей была объявлена война. 2 августа
Германия потребовала у Бельгии пропустить ее войска, чтобы нанести удар по
Франции, а на следующий день объявила войну Франции.
Но тут отлично продуманная Германией схема начала давать сбои...
Англия потребовала не нарушать нейтралитет Бельгии. Германия в
растерянности молчала - ведь Англия должна остаться нейтральной!
Не получив ответа от Германии, Англия также вступила в войну. Зато
Италия, казалось бы верный член Тройственного союза, вступить в войну на
стороне Германии не пожелала.
Кайзер Вильгельм был в бешенстве. На телеграмме германского посла из
Лондона об объявлении войны он написал: <Англия открывает свои карты в тот
момент, когда ей кажется, что мы загнаны в тупик и находимся в безвыходном
положении>.
Кайзер был прав. Но его правда станет очевидной лишь через четыре
года, когда Германия подпишет капитуляцию.
* * *
Прогремевший на весь мир роковой выстрел боснийского патриота Гаврилы
Принципа до озера не докатился, как не докатился в свое время звон мечей и
свист стрел под Грюнвальдом. Только через неделю, будучи на почте в
Белозерске, Иорданский узнал об этом событии и привез последнюю
вологодскую газету. Но трагедия в Сараево не оказала влияния на жизнь
экспедиции, так как старик Авдеев убедил своих соратников в обыденности
таких событий на бурных Балканах. Насколько Андрей не был готов к
последствиям рокового выстрела, можно судить по строкам в письме Лидочке,
которое он отправил через неделю и которое она получила уже после начала
войны. Там Андрей написал буквально: <Как трудно здесь, в краю привольных
лесов и зеленых лугов, думать, что где-то в мире прогремел выстрел и
пролилась кровь на белый мундир случайной жертвы>.
Лидочка получила письмо Андрея с опозданием, потому что в начале
июля, за несколько дней до ультиматума Сербии, объявленного
Австро-Венгрией, господин Потапов с дочерью Маргаритой, также успешно
закончившей гимназию, прибыл на своем <Левиафане> в Ялту и уговорил
Иваницких отпустить Лидочку с ними на Кавказ, куда пароход отправлялся по
торговым надобностям. Известие о начале войны застало Лидочку в Поти.
Андрей узнал обо всем только к середине июля. Правда, к тому дню
напряжение и тревога, разливавшиеся по Европе, проникали все глубже в
беспредельные пространства России. Разумеется, в белозерской тиши
неизвестно было о патриотических манифестациях в Петербурге либо
австрийских угрозах в адрес Сербии, но даже приходившие с большим
опозданием вести из Вологды несли в себе ощущение катастрофы.
Археологи в те дни трудились энергичнее, чем раньше, как бы стараясь
приглушить трудом свои тревоги. Дни стояли жаркие, напоенные ароматом
скошенной травы и сладких цветов, вода в озере прогрелась настолько, что
даже княгиня Ольга в предвечерние часы опускала свое плотное тело в эту
парную взвесь, а молодежь спасалась в воде, подобно жеребячьему табуну,
преследуемому слепнями.
Угловатая Тилли на удивление хорошо плавала, и вечером 17 июля после
ужина она предложила Андрею переплыть на дальний берег озера, чтобы
набрать там расцветших кувшинок.
С помощью Андрея Тилли набрала большой букет. Тяжелые плотные головы
цветов свисали со стеблей, похожих на вареные зеленые макароны. Волосы
Тилли были мокрые, они прилипли к худеньким плечам, и белые кувшинки,
прижатые к груди, сделали ее похожей на русалочку. Андрей сказал ей, что
она похожа на русалку. Тилли смотрела на него не отрываясь, на длинных,
слипшихся от воды ресницах висели маленькие капельки воды. Вдруг Тилли
широким театральным жестом отбросила букет в сторону и сказала:
- Потом я сплету из них белый венок.
Очевидно, это была цитата из какого-то неизвестного Андрею
символиста. Тилли пошла вверх, Андрей - за ней.
- Заклание, - сказала Тилли, не оборачиваясь. - Я - древняя жертва.
Они отошли от воды, за орешник. Между ним и вековым еловым лесом
тянулась узкая, недавно скошенная поляна. На краю ее стояла копна сена.
Неловко раскидывая на бегу ноги, будто никогда раньше ей не
приходилось бегать, Тилли побежала к копне, с разбега упала на нее лицом и
раскинула длинные руки, будто сраженная пулей. Андрей подошел и сел рядом.
Матильда перевернулась на спину и зажмурилась оттого, что луч солнца,
опустившегося к самому лесу, ударил ей в глаза. Быстро дыша, она сказала:
- Я твоя.
Андрей наклонился и поцеловал темное от загара горячее плечо. Дрожь
прошла по телу девушки, и она обхватила Андрея руками и привлекла к себе.
Он целовал ее в жестко сжатые обветренные губы. Тилли стонала,
отворачивала голову, царапала ему спину и шептала о судьбе, бросившей их в
объятия, о вечности любви и, главное, о том, что она принадлежит Андрею, и
только Андрею.
- Ты мой первый! - шептала она. - Я берегла, берегла себя, я клянусь,
что сберегла себя!
Голые ноги были горячими, словно раскаленными, сено кололось, в нем
почему-то было много сучков, и Андрей успел удивиться, что в такой момент
думает о сучках.
Купальный костюм Матильды был снабжен множеством пуговичек, и Андрей
старался расстегнуть их, а Матильда не помогал