Произведения Кира Булычёва
Роман "Река Хронос"
Навигация по страницам: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Книга I
чтобы успеть принять участие вокончательном разгроме германских агрессоров и войти в Берлин вместе с
победоносными союзными войсками, Андрей все же решил сначала съездить на
родину. Ведь не исключено, что его участие в освободительной войне будет
роковым и до внезапной смерти он никогда более не увидит ни тети Мани, ни
прекрасной Лидочки, ни Глаши.
Не сказав никому в Москве о своем решении, Андрей с трудом раздобыл
билет до Симферополя. Движение войск, припасов и оружия по стране сразу же
нарушило привычную строгость расписаний, и Андрею пришлось простоять почти
час в кассе Курского вокзала, прежде чем он достал билет в жесткий вагон.
Тетю Маню Андрей чудом застал дома. Она как раз забежала домой из
госпиталя пообедать. Тетя располнела, серебряных нитей в ее темных волосах
стало больше, ноги опухли, и при ходьбе она переваливалась как утка. Она
была безмерно счастлива его приезду, потому что ее замучили подозрения, не
ушел ли Андрюша в действующую армию, где его сразит немецкая пуля.
Тетя призналась, что заготовила и хотела послать телеграмму, в
которой требовала его немедленного приезда по причине своего сердечного
приступа. Тетя уже три раза ходила на почту, чтобы послать телеграмму, но
мысль о том, что она солжет Андрюше даже ради высокой цели, настолько была
противна ее христианскому сознанию, что она в слезах возвращалась домой,
так и не решившись на обман.
Несмотря на радость по поводу приезда племянника, тетя Маня, покормив
его, поспешила к себе в госпиталь, где без нее никто ничего не мог
сделать.
Проводив тетю, Андрей хотел было навестить сперва соседей, но,
оказавшись в своей комнате, надолго задержался. Тетя, стирая там пыль,
ничего никогда не трогала с места. Это был как бы маленький музей
племянника. А так как Андрей и сам не любил расставаться с вещами, то,
начав раскопки сначала в своем столе, потом на книжной полке и даже в
сундучке под кроватью, он обнаружил много интересных вещей, о которых он
давно забыл, но которые принялись, перебивая друг дружку, рассказывать о
давней жизни некоего мальчика Андрюши Берестова, подобно тому, как
наконечники стрел и грузила поведали о жизни славян под Белозерском.
Со снисходительным узнаванием Андрей отыскал стихи, писанные в шестом
классе и посвященные девочке, которая уже года два как уехала из
Симферополя, рисунок с натуры, изображавший цветущую яблоню, и другой, где
рыцари подъезжали к замку. Там была тетрадка, на обложке которой было
написано квадратными буквами <Дневникъ> и внутри три записи. Первая в
целую страницу, следующая через неделю на два абзаца и третья, еще через
месяц, с сообщением, что ничего нового не произошло. Старые учебники,
книги, солдатики и самодельная пушка из ружейной гильзы, прикрученная
проволокой к свинцовому лафету...
Взглянув на часы, которые сообщили, что он уже два часа занимается
раскопками, Андрей сообразил, что прощался с детством, прощался с самим
собой, которого порой с умилением узнавал, а иногда удивлялся или
посмеивался. И еще он подумал, что если бы этими раскопками занимался не
он, а, скажем, профессор Авдеев, то вряд ли он составил бы себе
объективное мнение о человечке, которому принадлежала эта комната. В ней
большое место занимали папки с гербариями и коробки с жуками и бабочками.
Но это вовсе не означало, что в Андрюше жила страсть к энтомологии или
ботанике. Папки и коробки остались от того лета, когда Сергей Серафимович
пытался пробудить в Андрюше биологические наклонности и они многократно
гуляли по скалам за Ялтой. Эти походы Андрею были умеренно интересны, и,
привезя коллекции в Симферополь и порадовав тетушку, он сложил их в сундук
в своей комнате и более к ним не возвращался. Тщательно сделанные, с
настоящими реями, холщовыми парусами модели шхун и фрегатов были подарками
тетиного поклонника, отставного капитана Евсея Семеновича, который лет
десять назад жил по соседству и даже вроде бы просил руки и сердца Марии
Павловны и всегда появлялся у них в доме с очередной моделью корабля. Один
из корабликов размещался внутри толстой бутылки. Потом Евсей Семенович в
одночасье умер от удара, а кораблики остались.
Спохватившись, что ведет себя неосмотрительно, Андрей собрался было
выйти из дома, но тут вернулась запыхавшаяся тетя Маня. Готовя ужин, а
затем кормя опасно похудавшего, на ее взгляд, племянника, она выкладывала
скудные новости.
Ахмета она давно не видела, старик Циппельман все так же торгует в
своей кондитерской, Фира счастлива и родила мальчика, Грудзинский
неожиданно уехал в Варшаву, Нина ухаживает за отцом, который совсем плох,
Сергей Серафимович приезжал недели две назад.
На этот раз на мотоцикле. Он, оказывается, купил себе мотоцикл
<Стэнли>, блестящий и ревущий, как тысяча чертей, и тетя Маня боится, что
на каком-нибудь перевале он сломает свою глупую шею. Это же надо - на
старости лет!
Андрей сказал, что завтра с утра поедет в Ялту.
Ночью тетя тихо плакала.
* * *
В Ялту Андрей приехал на линейке - автобус был, оказывается,
реквизирован армией. В Алуште, купив газету, Андрей узнал, что пал
Брюссель и германские армии ведут пограничное сражение с французами, тесня
их к западу. В Мобеже заканчивается развертывание английского
экспедиционного корпуса, который должен ударить германцам во фланг и тем
переменить неблагоприятно складывающиеся обстоятельства на фронте.
Два грека, сидевшие рядом с Андреем, все время спорили о том,
выступит ли Турция на стороне Германии или сохранит нейтралитет. С моря
дул сильный горячий ветер, и, когда дорога за Алуштой поднялась вверх,
стало видно, что море покрыто белыми барашками.
Встретился грузовик, в нем сидели матросы. Потом, уже ближе к Ялте, в
море показался военный корабль, и греки снова стали спорить. Один говорил,
что это <Георгий Победоносец>, а другой твердил, что это <Императрица
Екатерина>. Греки сердились, призывали в свидетели других пассажиров, но
те в спор не вмешивались. Корабль казался маленьким и нестрашным.
В Ялте на набережной было безлюдно. Может, из-за войны, а может,
из-за сильного ветра.
Волны были так сильны, что перелетали через парапет и растекались по
мостовой до самых домов.
Вольным шагом прошли два морских офицера. К молу был пришвартован
катер с подушечкой на носу, покрашенный в шаровый цвет. Два матроса в
тельняшках сидели, свесив босые ноги за борт, и кидали чайкам кусочки
хлеба. Чайки подхватывали хлеб у пенных верхушек волн. Хоть за молом было
куда тише, чем в море, катер подбрасывало вверх, но матросы на это не
обращали внимания.
С Алушты Андрей дебатировал пустой вопрос: куда идти сначала - к
отчиму или к Иваницким. Уверенности в том, что Лидочка уже вернулась из
Батума, не было, так что долг требовал визита к отчиму. Но ноги сами
провели Андрея мимо великого старого платана, который на своем веку видел
уже столько войн, что полагал их естественным состоянием людишек, и выше,
за армянскую церковь.
Хоть Андрей никогда раньше не был в квартире Иваницких, но за
последние месяцы он столько узнал о них из писем Лидочки, что уже совсем
не опасался строгого взгляда Евдокии Матвеевны, которая, кстати, если,
конечно, Лидочка не преувеличивала, также немало знала об Андрее и против
переписки не возражала.
Так что Андрей смело поднялся на второй этаж и позвонил.
Евдокия Матвеевна оказалась почти такой, как он предполагал из
Лидочкиных писем. Даже если бы Андрей встретил ее на улице, он бы ни на
секунду не усомнился, что она - Лидочкина мать.
Евдокии Матвеевне было тридцать девять лет, но можно было дать
меньше. Ее лицо было совсем без морщин, а волосы - без седины, значительно
темнее, чем у дочери. Только лежали прямо, не вились, туго стянутые лентой
на затылке. Правда, в отличие от дочери, Евдокия Матвеевна была склонна к
полноте.
Андрей сразу почувствовал расположение к Евдокии Матвеевне и даже
радость от того, насколько она схожа с дочерью.
- Здравствуйте, - сказал Андрей, но больше ничего сказать не успел,
потому что Евдокия Матвеевна его сразу перебила.
- Андрюша, - сказала она, - заходите, я вас сверху увидела, вижу -
знакомая фигура, помните, как вы наш дом зимой осаждали? Да вы не
стесняйтесь, проходите, только башмаки снимите обязательно, мы сегодня пол
мыли, дайте я вам помогу шинель снять. Нет, в этом нет ничего дурного, я
хозяйка дома, а вы - милый гость. Вот, возьмите туфли Кирилла Федоровича,
они вам должны быть впору, как хорошо, что вы прямо к обеду пришли, сейчас
Кирюша должен быть, с минуты на минуту. Да проходите в залу, садитесь...
Евдокия Матвеевна говорила вроде бы не спеша и негромко и вовсе не
суетилась, но Андрей вскоре понял, что ни одного слова вставить в ее
монолог не может, и покорился, фаталистически понимая, что Евдокия
Матвеевна сама ему все расскажет.
Из кухни вошла широкоплечая, очень красивая черноволосая хохлушка,
которую, как Андрей уже знал, звали Горпиной, и была она из-под Полтавы, а
у Иваницких служила лет пять, но все грозила, что уйдет, как только
появится достойный жених. Достойные женихи приходили в уютную, вс