Произведения Кира Булычёва
Роман "Река Хронос"
Навигация по страницам: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Книга I
ли тызахвачен патриотическим психозом, презреть это письмо, но надеюсь,
что ты достаточно умен, чтобы дочитать его и сделать для себя выводы.
Постарайся вспомнить наш разговор годичной давности, когда я
убеждал тебя, вчерашнего гимназиста, что вскоре грядет мировая война.
Тебе трудно было поверить в это, и ты постарался объяснить мои слова
старческими причудами. К сожалению, сегодня ты должен признать, что
мои предсказания точно сбылись и первая кровь уже льется в Восточной
Пруссии, на Марне и в Галиции, уже пал Брюссель и гибнут сокровища
европейской культуры, уже близок к гибели Белград. Завтра этот
конфликт, разгораясь, втянет другие страны - Турцию, Японию, Италию и
даже Румынию. В этом нет тайны, и если бы ты занимался изучением
политики, ты понял бы, что политика подчиняется довольно простым
законам, за которыми стоят интересы экономические. Так как я случайно
узнал, что ты хоть и не очень активный, но эсдек (<меньшевик>?), то
ты должен был слышать об этих законах, которые, в частности,
проповедовал Карл Маркс, известный тебе бородатый немецкий философ и
экономист.
Более того, изучение состояния науки и техники, достижения
которой брошены на уничтожение людей, позволяет сделать твердый
вывод: именно в ближайшие годы технические средства сделают громадный
скачок вперед и навсегда изменят лицо Земли. Могу назвать тебе, без
опасения ошибиться, левиафанов грядущих боев: это будут дирижабли и
аэропланы, которые будут сеять смерть с неба на мирные города, это
будут орудия, способные забросить снаряд за сто верст, это будут
блиндированные машины, неуязвимые для пуль и снарядов, которые будут
крушить человечков, как муравьев. Меня пугают возможности войны
химической, о которой ты даже и не подозреваешь . Эта война приведет
к тому, что воюющие стороны, лишенные понятия гуманизма, будут
выпускать на позиции противников облака смертельных газов и тысячи
людей будут умирать в корчах. В то же время я предвижу (а это
предвидение также основывается на трезвых научных расчетах и моем
знакомстве со многими ведущими учеными Земли), что война эта, при
определенном равновесии сил, затянется на годы и превратится в войну
позиционную, то есть армии зароются в землю и будут взаимно
истреблять друг друга без надежды продвинуться вперед. Любая попытка
прорыва будет заканчиваться поражением. Могу дать тебе пример,
который происходит у нас на глазах: наше вторжение в Восточную
Пруссию при слабости вооружения российской армии, плохих офицерах и
выживших из ума придворных генерал-адъютантах захлебнется и кончится
катастрофой.
Судьба России в этой войне прискорбна. Менее развитая, менее
богатая, чем ее европейские союзники и противники, она станет
поставщиком трупов, которыми будет мостить подступы к позициям
германцев. Молодой и хищный имущественный класс страны начнет
сказочно наживаться на народной крови, что вызовет не только
напряжение и возмущение в обществе, но и по прошествии нескольких лет
приведет к невиданным катаклизмам в пользу радикальных авантюристов.
Дальнейшую судьбу России я боюсь предугадывать, потому что никакой
научный анализ не в состоянии выявить, к чему приведет Россию война.
Все это я пишу тебе для того, чтобы ты трижды подумал, прежде
чем принять участие в бойне в качестве куска мяса. Не обижайся,
именно в такой роли тебя рассматривает наше увешанное орденами и
аксельбантами верховное командование. Высокая миссия историка -
наблюдать события и трактовать их к пользе грядущих поколений. Нет
ничего грустнее, нежели образ историка, служащего лишь сегодняшнему
моменту и сотворящего ложь в угоду сильным мира сего. Даже беды и
трагедии славянского средневековья могут стать наглядным уроком для
потомков. Мировая война, которая бушует сегодня, урок вдвойне
знаменательный при условии, если летописец эпохи сохранит трезвую
голову и умение подняться над повседневностью. Зная тебя, я почти
убежден, что и ты был захвачен угаром первых дней войны и
шапкозакидательскими настроениями черни. Возможно, и ты махал флажком
возле английского консульства либо шагал в нестройных рядах
манифестантов рядом с лавочниками, черносотенцами и верными престолу
городовыми. Но это - вчерашний день и вполне понятное заблуждение
молодого человека. Теперь у тебя есть время одуматься и отойти от
схватки. Мои надежды связаны именно с тобой, с тем, как ты, возмужав,
сможешь занять мое место в системе этого мира. Время рассказать тебе
обо всем приближается. Полагаю, что тогда ты поймешь меня и то, что
откроется тебе, не испугает и не удивит тебя настолько, чтобы ты
спрятался в скорлупу неучастия. Каждый из нас должен нести свой
крест, и я в будущем не предлагаю тебе легкой и спокойной жизни, но
вижу в ней высокое предначертание.
Если до зимы ты не сможешь вновь посетить меня, то я сам приеду
к тебе в Москву.
Помни о том, что ты должен сделать в случае, если я внезапно
умру или исчезну.
Обойдись бережно с Глашей. Ей по твоей вине было несладко. Она
болела. Но она тебя не осуждает и любит.
Искренне твой,
С. С.
* * *
Письмо было напечатано на пишущей машинке, что было непривычно для
письма - на машинках печатали лишь документы, и то не всегда. Но отчим
старался использовать удобства прогресса.
- Ты его потом еще прочти, - сказала Глаша. - Я думаю, что такое
письмо сразу не поймешь.
- Ты его читала?
- Нет, но знаю, о чем оно. Сергей Серафимович мыслей от меня не
скрывает. Иди спать, тебе завтра трудная дорога.
Глаша была права - письмо, хоть разумность его Андрей во многом
признавал, было настолько абстрактнее его собственных мыслей и
переживаний, что и думать о грозных предсказаниях отчима не хотелось.
- Я поднимусь наверх, - сказал Андрей. - Погляжу на Ялту.
- Пошли, - сказала Глаша. - Только ветер там большой.
Они поднялись на второй этаж. Дверь в кабинет была заперта. Они вышли
на веранду. Ветер дул упруго и постоянно. Море скрылось во мгле, но на
небе сквозь редкие несущиеся тучи проглядывали звезды.
- Из Турции ветер, - сказала Глаша. - А может, из Египта.
Здесь разговаривать о вещах сокровенных было легче, чем на кухне. В
темноте лицо Глаши было едва различимо, только когда она говорила,
блестели белки глаз и зубы.
- Тебе из-за меня нехорошо было, - сказал Андрей. - Прости.
- Глупый ты, - сказала Глаша. - Я на тебя не сердилась.
- А Сергей Серафимович?
- Я тебе писала. Он огорчен был. Любит он меня.
- Как?
- Как муж любит. И я его люблю. Если бы это у меня с другим было, он,
может быть, рассердился, но не стал бы так огорчаться. Ведь в его глазах я
тебе как мачеха. В этом грех.
- Какая ты мне мачеха...
- Я тоже понимаю.
Андрей приблизился к Глаше, протянул руку, но Глаша почувствовала,
что Андрей словно выполняет давно взятый на себя долг. Она отошла на шаг и
сказала:
- Как будто сто лет прошло.
Потом, как бы утешая Андрея, она поцеловала его в щеку, так, что
получился не поцелуй, а знак душевного расположения.
- Лидочка твоя красивая, - сказала Глаша. - И добрая, по-моему. Ты бы
видел, как она меня уговаривала ее не выдавать, что она это варенье нам
принесла. Но я думаю, что она пришла из любопытства. Ей хотелось на нас
поглядеть.
- А мне об этом не написала.
- И понятно. Пошли, что ли, вниз?
- Сейчас. А ты давно отчима знаешь?
- Куда давнее, чем ты думаешь.
- Я еще не родился?
- В этот дом я пришла, когда твоя мама умерла. Сергей Серафимович все
делал для нее: и лучших врачей привозил, и лекарства из Швейцарии. Он меня
раньше знал... но пока твоя мама в этом доме жила, я здесь не жила.
- А кто мой отец?
- Сергея Серафимовича товарищ.
- Но почему имя сказать нельзя? Ведь в наши дни не бывает тайных
рождений и загадок. Мы же не в средневековье живем.
- Захочет Сергей Серафимович, расскажет. Потом, когда ты будешь к
этому готов.
- Но почему я не готов? Мне девятнадцать лет, я, может быть, завтра
уйду в армию и погибну. Почему за меня кто-то может решать?
- А за человека всю жизнь решают. Те, кто сильнее, или те, кто больше
знает. Это от возраста не зависит. За меня тоже решали.
Глаша первой пошла с веранды. Андрей спросил ее вслед:
- Сергей Серафимович писал, что ты болела. Что с тобой случилось?
Глаша уже начала спускаться по лестнице.
- Выключи верхний свет, - сказала она.
Андрей повернул выключатель, и свет на верхней площадке погас.
- Ты не ответила, - сказал он. - Может, я могу помочь. Из Москвы.
Лекарство прислать.
- Нет, - сказала Глаша, остановившись внизу лестницы. - Не поможешь
ты, мой дорогой. У меня болезни женские.
- Но и от них бывают лекарства. В конце концов, почему ты должна меня
стесняться?
- А правда, чего? - сказала Глаша с неожиданным раздражением. Они уже
спустились вниз. Она обернулась к Андрею: - Выкидыш у меня был, вот что.
Еле отходили. Зимой. Нельзя мне рожать, оказывается.
Андрей ничего не ответил. Он не сразу понял.
Глаша пошла на кухню. Он видел ее в открытую дверь. Вот она подняла
самовар и понесла его в угол, на железный лист.
- Ты хочешь сказать... - Андрею не хотелось верить. Н