Произведения Кира Булычёва
Роман "Река Хронос"
Навигация по страницам: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Книга I
асиво. Я к тебе хорошо отношусь, - сердито сказалаЛидочка. - Но я должна показать тебе одно письмо.
Она раскрыла ящик письменного стола и вытащила оттуда пачку писем,
перевязанную голубой ленточкой.
- Я раньше от мамы письма прятала. А потом поняла - она все равно
найдет. Она у меня хорошая, но очень беспокоится. Она только делает вид,
что к тебе расположена.
- А на самом деле?
- Она тебя боится. Она боится, что ты меня обидишь, соблазнишь и
бросишь... Она всех мужчин боится, которые могут сделать мне больно. Ты не
сердишься на нее?
- Нет.
- Вот письмо. Это письмо от Марго. Она мне прислала его еще весной. Я
совсем о нем забыла. А сейчас, когда был этот разговор, я вспомнила.
Лидочка пробежала глазами первую часть письма, перевернула голубой
листок и дальше прочла вслух:
- <Я видела Ахмета. Представляешь, он заявился в Одессу, где-то узнал
наш адрес, подстерег меня. На извозчике с букетом роз. Ты не
представляешь, какое это уморительное зрелище! Я признаюсь тебе, что была
тронута. Он такой забавный. Он повел меня вечером в кафешантан. Я делала
вид, что я светская львица, для которой все это, как говорят в Одессе,
<семечки>. На самом деле ты знаешь, что я никогда там не была. Это очень
пошло, но увлекательно и шикарно, Ахмет просадил кучу денег. Я думаю, что
он взломщик - он совершенно не считает денег. Я старалась при нем ни слова
o my dear friend, а он и не спрашивал. Я ему рассказала о твоем романе с
Андрюшей. Роман в письмах - ах, как это мило! И даже рассказала, помнишь,
ты мне призналась, как этот Андрюша хотел произвести на тебя впечатление и
придумал романтическую историю про сокровище под полом в кабинете его
дядюшки или отчима - не помню уж кого. Ахмет тоже смеялся, но он
отзывается об Андрюше очень тепло. Хоть и считает его слюнтяем...>
Лидочка скомкала письмо и, как бы перенеся на него злость, швырнула в
угол.
Сначала Андрей услышал и понял не ту часть, что касалась сокровищ, а
мнение о его характере, которое Лидочку не удивило и не обидело. И это
мнение Ахмета!
- Значит, Ахмет сказал неправду, - услышал он голос Лидочки.
- Он забыл, - сказал Андрей. - Не придал значения и забыл. Он бы
сказал мне, если бы помнил.
- Андрей, ты самый добрый на свете, - заявила Лидочка. - А я так
боялась, что ты рассердишься.
Постучала Евдокия Матвеевна и позвала пить чай.
- Спасибо, - сказал Андрей, - если вы не обидитесь, я уйду.
- Почему? - возмутилась Евдокия Матвеевна. - Сейчас придет Кирюша, мы
посидим, вам надо быть среди людей - одиночество в вашем трагическом
положении губительно. Послушайте уж моего совета.
- Я хочу попробовать пройти в больницу, - сказал Андрей. - Может
быть, Глаше лучше. Может, меня к ней пустят.
- Завтра, - сказала Евдокия Матвеевна. - До завтра ничего не
изменится.
Андрюша знал, что не останется здесь. Такая вот шлея ему под хвост
попала, как говорила в таких случаях тетя Маня. Она говорила: <Ты,
Андрюша, человек мягкий, можно сказать, бесхарактерный - и как многие
бесхарактерные люди - страшно упрямый. А упрямство, учти, порок>. Андрей и
не мог бы сказать, что заставляло его уйти. Но Лидочка поддержала его:
- Мама, неужели ты не понимаешь, что Андрей переживает?
- Вы дорогу знаете? За церковью сразу направо, - сказала Евдокия
Матвеевна. - Узнайте там, что надо Глафире. Я завтра могу прийти в
больницу и принести. Может, мед ей нужен?
- Спасибо, - сказал Андрей, - я спрошу.
* * *
В больницу Андрей пришел в половине восьмого.
Он спросил внизу у сестры, что сидела за столиком, в какой палате
лежит Глафира Браницкая. Хорошо, что следователь сказал фамилию. Иначе он
выглядел бы странным самозванцем. Пожилая ухоженная сестра сказала с
немецким акцентом:
- К ней нельзя. Состояние тяжелое.
- Вы только скажите мне, в какой палате, - попросил Андрей. - Я
завтра приду и уже буду знать.
- Палата седьмая, - сказала сестра. - Для особо тяжелых. А вы кто
будете?
- Я ее родственник, - сказал Андрей. - Я специально приехал.
Сестра внимательно поглядела на Андрея и, видно, поверила ему.
- Это ужасная история, - сказала она. - Женщина так изуродована. Я бы
на ее месте предпочла умереть.
- А есть опасность для жизни?
- Молодой человек, я не могу с вами это обсуждать. Завтра будет
доктор Власов. Мне вообще запрещено говорить. Я обязана, если кто-нибудь
будет спрашивать о больной Браницкой, немедленно звонить следователю
господину Вревскому. Вот видите телефон? Я сейчас должна его предупредить.
- Он меня знает, - сказал Андрей. - Я с ним уже разговаривал. Он мне
не очень понравился.
Что заставило Андрея сказать это?
- Как вы правы, - сказала сестра. - Он очень груб. Но вы не
беспокойтесь. Я полагаю, что ваша родственница будет жить. Приходите
завтра. Сегодня она еще в беспамятстве.
Попрощавшись, Андрей вышел из дверей госпиталя и остановился снаружи,
придерживая дверь, чтобы осталась щель. И стал ждать. Он ждал минут пять.
Сестра вставала, уходила, принесла какую-то тетрадь. Но к телефону не
притронулась. Значит, Андрей понравился ей более, чем следователь
Вревский. И можно не бояться, что она донесет о визитере.
Тогда Андрей пошел вдоль высокого каменного забора до калитки.
Калитка не запиралась. Андрей знал об этом, потому что много лет назад
Сергей Серафимович лежал в этой больнице. У него был, кажется, колит. Это
было летом, Андрей навещал его и приносил тайком запрещенный доктором
табак. Отчим ждал его в саду. Они гуляли по саду, и отчим рассказывал ему
о растениях, которые там произрастали. Это было в тот год, когда отчим
надеялся пробудить в Андрее любовь к ботанике.
В саду было куда темнее, чем на улице. Старые деревья сомкнули кроны
над голой землей. Андрей осторожно прошел к светящимся окнам.
Андрею не надо было даже вставать на цыпочки, чтобы заглянуть в
палаты. За первыми тремя окнами были палаты общие. Четвертое окно,
задвинутое занавеской, вело в палату, где лежала Глаша.
Андрей заглянул в щель между занавесками. Палата была освещена
электрической лампой. Глаша лежала на высокой койке, на спине, неподвижно,
руки были протянуты вдоль боков. Лицо было обмотано бинтами, словно у
обожженной. Бинты скрывали щеки - только кончик носа и один глаз были
наружу. Почему-то не вовремя вспомнился роман Уэллса <Человек-невидимка>.
Даже стыдно стало, что вспомнился.
Андрей осторожно толкнул раму. Вернее всего, окно заперто, но чем
черт не шутит... И вдруг рама подалась, и окно со скрипом распахнулось.
Андрей замер. Но никто не услышал - еще не улеглись спать дневные звуки.
Он подтянулся на руках и, когда оседлал подоконник, вдруг увидел, что
Глаша шевельнулась и ее глаз открылся.
- Тихо, - прошептал Андрей.
- Слышу, - чуть слышно отозвалась Глаша.
Андрей спрыгнул на пол и на цыпочках подошел к кровати.
Он склонился к Глаше и отвел спутанные, тусклые рыжие волосы, что
скрывали ухо.
- Здравствуй, - сказал он тихо. - Прости, я так долго ехал.
Обветренные, в кровавых трещинках, губы Глаши чуть шевельнулись.
- Я знаю, - прошелестел ответ. - Я все слышу. Я молчу, я глаза не
открываю... вроде я без сознания. Боль-то какая...
- Глаша, Глашенька, - шептал Андрей, гладя ее безвольно лежащую руку.
- Ты выздоровеешь, я тебя не оставлю.
- Ты приехал, - прошептала Глаша, - дождалась. Мне главное было -
дождаться тебя, солнышко.
- Почему ты ничего не говоришь следователю?
- Я про Сережу не знаю. Может, объявится. Может, спасется... Если я
сейчас скажу, еще хуже будет.
- Что хуже?
- Ты не понимаешь... Воды дай.
Стараясь не звякнуть стаканом, Андрей поднял его с тумбочки, поднес к
губам Глаши. Ей было трудно пить, Андрей думал помочь, подложил ладонь под
затылок Глаши, чтобы поднять голову, но она вдруг зажмурила глаз и
застонала.
- Отпусти-и-и...
Глаша лежала минуту или две закусив губу, часто и мелко дышала.
Андрей молчал, он понимал, что причинил ей боль.
- Избита я вся, - прошептала Глаша. - Упала, все разбито... меня
резали, ножами резали, по лицу, по груди. Они мне глаз вырезали. Я знаю...
- Глаша. - Андрей не знал и не мог ничего более сказать. Страдание ее
было столь ощутимо физически, что боль передавалась Андрею, вызывая
тошноту. - Кто они? Кто? Ты видела?
- Нет, темно... незнакомые... - Каждое слово давалось Глаше с трудом.
- Ждать - может, Сережу увидим. Ты не уезжай, ты тоже жди, в доме жди,
понимаешь, он может раненый прийти, совсем плохой. Ты дома жди. Не бойся.
Тебя никто не тронет...
И вдруг:
- А Филька сдох?
- Да. Он на улицу выбрался, как будто помощь звал.
Глаша закрыла глаз, и вокруг него была чернота. Слеза набухала,
стремясь вырваться из-под века.
- Милый, - сказала Глаша, - любимый мой мальчик...
Потом она глубоко вздохнула, ей было тяжело дышать.
- Ты помнишь, что Сергей говорил? Если он скоро не придет, то возьми
в сейфе бумаги. Там все написано. Сейф они не нашли?
- Нет, - сказал Андрей.
- Какое счастье! Ты его открой, если Сергей не вернется.
- Ты выздоровеешь и откроешь.
- Глупый ты мой, ничего ты не понимаешь.
В коридоре приближались шаги. Они оба услышали.
Андрей вскочил.
-