Произведения Кира Булычёва
Роман "Река Хронос"
Навигация по страницам: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Книга I
это никакого права.- Господи, он говорит о правах! - сказал Сергей Серафимович.
- Даю честное благородное слово...
- Оставь, Андрей, - сказал Сергей Серафимович. - Я тебе ничего не
дарю, ничего не обещаю. Но, отлично зная тебя и полагая, что ты честный
человек, я хочу, чтобы ты понимал, что являешься наследником некоторого
состояния, предназначенного вовсе не для того, чтобы ты проматывал деньги
с гимназистками.
- Сергей Серафимович!
- Дослушай меня! Ты пока ничего не понял. Я утверждаю, на основании
моего немалого жизненного опыта, что ближайшие времена для нашей державы
будут страшными и трудными. Я должен быть уверенным, что в случае нужды, в
случае необходимости, о чем решать тебе, когда меня уже не будет, ты
получишь резерв, который поможет тебе выжить.
- Спасибо, - сказал Андрей, борясь с растущим в нем раздражением,
причины которого он еще не мог понять, - но я постараюсь сам заработать
себе на жизнь.
- Дай Бог, - сухо сказал Сергей Серафимович. - А теперь обедать.
И он первым пошел к двери, словно забыл об Андрее.
Андрей спускался за ним по лестнице, глядя на седой откинутый назад
затылок отчима, и уже понял, чем он так рассержен: столько лет они с тетей
жили в бедности, тетя поднимала его, Андрея, в основном на свое скромное
жалованье, ибо субсидии от отчима были весьма скудны. Оказывается, тот
сидел гобсеком на своих богатствах, вовсе не думая о судьбе пасынка.
<Никогда в жизни, - твердил Андрей, - никогда в жизни не трону твоих
проклятых побрякушек>.
Глаша сидела с ними за столом, на ней был сарафан с открытыми плечами
и таким низким вырезом, что Андрею были видны ее груди. И это сейчас тоже
раздражало.
Глаша суетилась, все уговаривала Андрея поесть окрошки, тот
отмалчивался.
- Ты что? - спросила Глаша. - Может, на что обиделся?
- Он обиделся, - сказал Сергей Серафимович, кладя трубку рядом с
собой на стол. - Я бы на его месте тоже обиделся.
Андрей посмотрел на него. Сергей Серафимович опять улыбался.
- Не сердись, - сказал отчим. - Ты думаешь сейчас: почему мы с тетей
Маней все эти годы жили столь скромно... Не крути головой, я знаю, что
говорю. Отвечу тебе: я делал это вполне сознательно. Я знал, что ты не
испытываешь нужды в насущном, но главное - не желал, чтобы ты был богаче
других. Ты именно таков, как есть, потому что не имел лишнего. Будь ты
богат, ты стал бы хуже. Человек должен вырасти вне власти денег.
Андрей не ответил. Ему не хотелось признаться, что мысли его
оказались столь просты, что отчим разгадал их сразу, но обида так и не
прошла.
- Сегодня я наблюдал за тобой, - продолжал Сергей Серафимович. - И
обрадовался, что в тебе не вспыхнула алчность. Обида твоя направлена в
прошлое.
Сергей Серафимович отодвинул тарелку с тушеной бараниной и начал
набивать трубку.
* * *
- Ты вечером уходишь? - спросил Андрея Сергей Серафимович.
- Да, я договорился встретиться с товарищами.
- Возвращайся не поздно, - сказал отчим. - У меня будут интересные
гости. И для тебя интересные.
- Спасибо.
- А сейчас поспи, - сказала Глаша. - Самая жара, чего тебе делать? Я
тебе внизу постелила, в детской.
- Сиеста - святой обычай испанцев, - сказал Сергей Серафимович и
направился к лестнице, наверх, к себе в кабинет.
Андрей вошел в маленькую комнату, где он всегда останавливался,
потому она звалась детской. Андрей присел на кровать, и она так знакомо
отозвалась скрипом пружин, словно и не расставалась с ним. Думать ни о чем
не хотелось.
На столике рядом с кроватью стояла тарелка с белой черешней и ранними
абрикосами. Глаша постаралась.
Андрей скинул ботинки и улегся поверх покрывала. Воздух был
неподвижен и тих, только жужжали мухи. <Надо бы раздеться>, - подумал
Андрей и заснул.
* * *
Андрей проснулся около семи вечера. Солнце ушло из комнаты,
прозрачные виноградные листья пологом светились за распахнутым окном, и в
него влетал свежий ветер, дергая за занавеску, словно размахивая флагом.
Вдали трепетал пронзительный женский голос, по-татарски отчитывая кого-то.
Татарский Андрей знал через пень-колоду от соседских мальчишек, с детства.
Потом, повзрослев, товарищи детских игр либо исчезли из его мира, либо
предпочитали говорить по-русски.
От свежего, пахнущего морем ветра было приятно и лениво.
Сначала Андрей понял, что он в Ялте и это хорошо. Потом в память
вторгся голос Сергея Серафимовича, и сразу вспомнилась странная сцена в
кабинете, словно из романа тайн и ужасов...
Андрей потянулся и понял вдруг, что ему и дела нет до этих коробочек
под паркетом и писем в сейфе. Этого не было в его жизни вчера, и отлично
жилось... А счет в Коммерческом банке? Пускай будет счет в Коммерческом
банке. По крайней мере теперь не будет угрызений совести, что ради него
отчим вынужден себе в чем-то отказывать. Даже лучше...
Андрей сбросил ноги с постели и обнаружил, что гимназические брюки
измялись. Это было плохо - потому что на набережной, куда он собрался, еще
совсем светло и там разгуливают франты из Петербурга. Угораздило же его
заснуть не раздеваясь...
Но он даже не успел расстроиться, как без стука вошла Глаша. Она
несла, держа перед собой, отлично отглаженные, новые черные узкие брюки.
Не говоря ни слова, она повесила их на спинку стула. И, сложив руки на
высокой груди, склонила голову. Ее зеленые глаза смеялись.
- Хорошо я придумала? - спросила она.
- Ты умница! - воскликнул Андрей, поднимаясь. - Ты ангел - но во
плоти.
- Плоти во мне достаточно, - сказала Глаша, уклоняясь от его рук. Но
Андрей обнял ее - искренне хотел, чтобы объятия были братскими, но как
только его пальцы дотронулись до белых плеч, все в Андрее сжалось от
вспыхнувшего желания, и он притянул к себе служанку, перехватил руками,
чтобы прижать теснее, и ее смеющееся лицо оказалось совсем рядом, она
отклонила голову, чтобы поцелуй не пришелся в губы.
- Полно, - говорила она, смеясь, - ну что ты, Андрю-ю-юша...
Андрей искал ее губы, повторяя:
- Надо, надо, надо...
Глаша вздохнула, она умела как-то особенно глубоко и шумно вздыхать,
и вдруг повернула к нему лицо, приоткрыла губы и сама начала целовать его,
ласкать его губы языком, прижавшись всем телом, отчего у Андрея
закружилась голова и рука - сам не понял, как случилось, - отыскала ее
грудь, мягкую и большую.
Глаша ахнула и рванулась.
И вот она уже стоит в двух шагах, подняв руки, поправляя прическу и
уже не смеясь. Андрей сделал шаг к ней, она отступила к двери.
- Не надо, - сказала она. - Ну зачем так? Я же брюки принесла.
- Спасибо, - сказал Андрей и понял, что нельзя более дотронуться до
нее.
- Я тебе в матери гожусь, - заявила вдруг Глаша, словно прочитала эти
слова в книге.
- Вряд ли, - сказал Андрей, и ему стало смешно.
Глаша много читала, но только романы, в <Женском журнале>, в <Ниве>.
Романы о любви. Порой она вечером пересказывала их за столом.
Пересказывала она очень смешно, со своими комментариями, романы получались
еще глупее и наивнее, чем в самом деле.
- Нет, правда, - сказала Глаша неуверенно. - Мне уже тридцать три
будет.
- Еще скажешь, что в люльке меня качала.
- Качала, - сказала Глаша. - Это правда. Ей-богу, качала.
Тут Андрей совсем развеселился, а Глаша почему-то обиделась и
сказала:
- Ты примерь, может, не подойдут, я тебе еще вчера купила по старым,
которые ты в том году здесь оставил. Но с запасом.
Она закрыла за собой дверь.
Андрей сразу примерил брюки - они были в самый раз, даже чуть
узковаты. И материал был дорогой. Любопытно, Сергей Серафимович дал ей
денег или она сама?
Дом Сергея Серафимовича был комфортабельным. Второго такого в Ялте не
найдешь. Даже у высокой знати. К каждой спальне (их было четыре: на первом
этаже жила Глаша и пустовали две - детская и гостевая, на втором - обитал
лишь Сергей Серафимович) была приспособлена туалетная комната, где был
умывальник, душ и фаянсовый унитаз. Андрей привел себя в порядок, помылся,
достал свежую сорочку и через три минуты, поглядев в большое зеркало,
убедился, что готов к боям и походам, Андрей де-Берестов - гроза молодых
барышень!
Сергей Серафимович был в саду. Он срезал розы - розарий у него был
великолепный, как утверждала Глаша, именно увлечение розами послужило
причиной его недолговременной дружбы с покойным Чеховым. Если ждали
гостей, отчим готовил букет.
Это занятие столь увлекло Сергея Серафимовича, что он не заметил, как
элегантно одет его пасынок. Он лишь рассеянно помахал ему. Но Глаша,
которая уже успела убежать на двор, к своим любимым курам, взмахнула
руками, изображая восторг и преклонение, чем рассмешила Андрея.
Андрей быстро шел вниз, по крутой улице. Море то показывалось спереди
между деревьев или домов, то скрывалось; с каждым шагом становилось теплее
и влажней. Уже внизу Андрей замедлил шаги, стало почти жарко. Он
остановился возле ларька, в котором мрачный грек торговал сельтерской.
Перед ним стояли две толстые дамы, от которых сильно пахло цветочными
духами.
И именно в тот момент, когда дамы отошли со стаканами, продолжая
громко осуждать какого-то Алексея Львовича, который ведет с