Произведения Кира Булычёва
Роман "Река Хронос"
Навигация по страницам: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Книга II
ивать себеврагов, вступая в сомнительные отношения с другими врагами.
Лишь Ленин поддержал эту идею - сначала безуспешно, на собрании,
потом у Мартова дома, где пытался влить в него уверенность. Но тот уже
потерял кураж - через всю Германию ехать было страшно.
Давно уже Ленин не был столь энергичен и боевит. За двое суток он
побывал у всех мало-мальски достойных внимания эмигрантов, встретился с
деятелями немецкими и швейцарскими - отыскал Платтена и Гримма - и даже
добился негласного постановления эмигрантской группы уполномочить Гримма
на переговоры со швейцарским правительством.
Швейцарское правительство не пожелало вести переговоры, потому что не
видело в них никакого смысла. Парвус подключил вездесущего Ганевского -
тот начал нажимать кнопки в Берлине. Его люди дошли до Генерального штаба:
неужели не ясно, что прибытие в Россию группы влиятельных пацифистов,
противников войны и врагов престола, еще более нарушит баланс сил в России
и толкнет ее к поискам выхода из войны, а может, и капитуляции? Так что
когда Фриц Платтен начал переговоры с германским посольством в Швейцарии,
то уже имелись негласные инструкции способствовать переговорам, однако не
было инструкций принимать решения. Решения будет принимать Берлин. Там еще
оставались сомневающиеся, и чем выше, тем больше, - в провозе русских
пацифистов через Германию было нечто постыдное, до чего не опускаются
тевтонские рыцари. Кронпринц полагал, что воевать надо честно, а не
засылая в тыл противника чуму или бунтовщиков, готовых на любую сделку
ради того, чтобы прорваться к власти. Кронпринц не любил революционеров,
даже в тех случаях, когда их можно было использовать в интересах державы.
Кайзер, занятый проблемами более важными, не был поставлен о переговорах в
известность.
Переговоры тянулись до конца марта. Ленин потерял терпение.
Утром в пятницу произошел разговор с Надеждой Константиновной.
Владимир Ильич буквально ворвался на кухню, где Крупская жарила
омлет.
- Все! - воскликнул он с порога, терзая в крепкой руке смятую газету.
- Больше терпеть нельзя ни часу - промедление смерти подобно! Надюша,
пойми, они укрепляют свои позиции. Не сегодня-завтра эсеры раздадут
крестьянам землю и полностью одурачат пролетариат. Где мы тогда будем? На
задворках истории?
- Но ты же знаешь, Володичка, - ответила Надежда Константиновна, -
что тебе нельзя волноваться.
- Я больше волнуюсь от безделья! Мы должны ехать. Ехать!
- Фриц сказал, что со дня на день он ждет решения из Берлина.
- Фриц может и не дождаться. Его-то ничего не торопит.
- И что же делать? - Надежда сняла сковородку с плиты.
- Я знаю. Надо достать паспорт шведа. Или норвежца. Да, лучше всего
норвежца. Никто не знает норвежского языка...
- Володя, ты руки вымыл? Ты же с улицы пришел.
- Иду, иду...
Ленин бросил газеты на стол и кинулся в туалет к умывальнику.
- Наденька! - донесся оттуда его голос. - Наденька, ты не знаешь, у
исландцев есть заграничные паспорта или они ездят по датским?
- Иди в комнату. Я ничего не слышу.
За столом Владимир Ильич разъяснил жене свой план:
- Первое - мы достаем паспорт. Норвежца или шведа. И по этому
паспорту мы едем через Германию.
- И как только к тебе кто-то обращается по-шведски, все
проваливается, - сказала Надежда Константиновна. - Омлет не соленый?
- Чудесно, чудесно. Тогда это будет глухонемой швед. Да! Великолепно.
- Ленин бросил вилку, вскочил и подошел к окну. - Это будет глухонемой
швед или даже глухонемой норвежец. Тебе приходилось встречать глухонемого
норвежца?
- Володя, не волнуйся, - сказала Крупская. - Садись за стол. Омлет
остынет.
- Господи! - Ленин опустился на стул, руки бессильно упали на
скатерть. - Сколько лет я ждал этого момента, я положил жизнь ради того,
чтобы приблизить его, и, смею тебе сказать, без моей деятельности эта
революция могла бы произойти на десять лет позже или не произойти совсем.
- Я это знаю лучше всех, - печально ответила Крупская.
- Да, милая. - Владимир Ильич протянул руку через стол и дотронулся
до пальцев жены. - Я знаю и потому именно с тобой могу поделиться своей
тревогой. Если я не попаду в Россию в течение двух недель, мое место
займут другие люди.
- Другие люди в партии? - спросила Надежда Константиновна. - У тебя в
партии нет соперников.
- Я не хуже тебя это знаю. Но при благоприятных обстоятельствах и в
мое отсутствие некоторые постараются стать моими соперниками, претендовать
на место наверху и, может быть, оттеснить меня.
- Лев Давыдович?
- Он не в партии. Но ради этого вступит. Но есть и Зиновьев, и
Каменев. Ты всех знаешь. Пока я жив, они не посмеют поднять головы.
- Но могут прийти другие, молодые, наглые, которых ты сейчас не
учитываешь, - сказала разумная Надежда Константиновна.
- Кто? Мне известны тысячи функционеров партии. Они не успеют вырасти
за несколько недель. Нет, я имею в виду не мою партию - партия погибнет,
потеряет значение, как только потеряет меня. Власть уже захватили и теперь
консолидируют эсеры и псевдосоциалисты, демагоги вроде Керенского. В
России опасен не Гучков, нет, бойся Чернова - оратора, крикуна!
- Значит, ты не имеешь шансов?
- А я - демагог, - сказал Ленин и рассмеялся.
Он смеялся высоким голосом, откинув голову, рыжая с проседью бородка
выпятилась вперед, как острие меча.
- Ты меня позабавила! - сказал он.
Ленин начал быстро есть омлет, заедая его хлебом, - он ломал булку,
забрасывал в рот маленькие кусочки хлеба. Он думал о том, что с годами
Надежда стала его <alter ego>, она произносит вслух те его мысли, которые
он не смеет или не хочет произнести сам. И она, конечно же, не сможет жить
без него. Если с ним что-то случится, она тут же умрет, тут же... ему
стало жалко Надежду, как будто смерть, о которой он рассуждал, относилась
вовсе не к нему...
- Омлет совсем остыл, - сказал Ленин.
- Я принесу кофе, - сказала Надежда Константиновна.
Идея с глухонемым шведом при всей ее авантюрности и нереальности
начала приобретать конкретные формы. Недаром Мартов как-то говорил, что
под личиной доктринера и начетчика в Ульянове скрывается авантюрист,
гимназист, начитавшийся Густава Эмара и стремящийся на Амазонку. И это
опасно, потому что стремление к авантюрам он переносит на всю Россию, и не
дай Бог ему дорваться до истинной власти - он может вылепить из России
настоящего монстра.
Многие смеялись, но те, кто знал Ленина многие годы, даже не
улыбались. Человеческой привязанности к нему не испытывал почти никто,
потому что трудно привязаться к человеку, который не только может, но и
готов пожертвовать любой привязанностью ради власти. Впрочем, это
отличительная черта многих больших политиков, иначе они не становятся
большими политиками.
В конце марта 1917 года стремившемуся в Петербург Ленину помог
случай, что неудивительно, так как Ленин именно его и искал. Некто Нильс
Андерссон, шведский социал-демократ, близкий знакомый Гримма, оказался в
Женеве. Он был из тех сытых, вскормленных на хорошем молоке и доброй пище,
в чистоте и уюте молодых людей, которых так тянет отведать дерьма для
внутреннего равновесия, что они готовы устроить кровавую революцию на
Мадагаскаре, только бы выдраться из скорлупы респектабельности. Нильс
Андерссон мечтал побывать в России и с винтовкой в руке, по колено в грязи
и крови, насаждать там социальную справедливость. Гримм обещал ему место в
первых рядах бойцов, но ранее он должен совершить для русской революции
благородный поступок - принести жертву, которая, в сущности, даже и не
является жертвой, - одолжить свой паспорт товарищу Ленину, одному из
вождей русской социал-демократии, ее левого крыла - да вы видели его,
товарищ Андерссон, в Стокгольме! О да, я, конечно, имел счастье видеть
одного из вождей русской социал-демократии. И пока что я буду ждать нового
паспорта вместо мнимоутерянного, я буду собирать деньги для России.
Так и вышло, что совершенно нереальный план удался - Ленин отправился
через всю Германию под видом глухонемого шведа.
Но прежде чем отправиться, по крайней мере неделю, весь конец марта,
Владимир Ильич с увлечением и тщательностью, с которой он всегда приступал
к новым занятиям, изучал язык глухонемых, правда, не шведских, а немецких,
так как уроки немецких глухонемых были доступнее. Тем временем и Нильс
Андерссон давал Владимиру Ильичу уроки шведского языка.
Надежда требовала, умоляла разрешить ей поехать вместе с Лениным, но
тот был неумолим. Он полагал, что риск узнавания при таком варианте
удваивается. Он предпочел ехать с братом Фрица Платтена Карлом Платтеном,
невероятно отважным, правда, рассеянным молодым человеком, швейцарский
паспорт которого вызывал доверие. А Надежда должна была отправиться с
остальной группой в закрытом вагоне, который, судя по сведениям Фрица,
немцы все же готовы были предоставить, - правда, еще неизвестно, когда и с
какой скоростью он будет добираться до Дании.
31 марта - всего месяц миновал с начала русской революции, и еще не
все было потеряно для Ленина и большевиков - Владимир Ильич в котелке,
синих очках, без бороды, в пальто с поднятым бархатным воротничком вошел в
вагон вто