Произведения Кира Булычёва
Роман "Река Хронос"
Навигация по страницам: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Книга II
с агентом, который крепко держал Лениназа руку, хотя тот и не старался вырваться, и уговаривал его, что произошла
ошибка, что их поезд вот-вот отбудет, а там вещи, что лучше вернуться к
поезду и там разрешить это недоразумение.
Агент, не останавливаясь, рявкнул:
- Вот и бегите. А то на самом деле поезд уйдет!
- Да, да, голубчик, - сообразил Владимир Ильич. - Скорее к поезду.
Карл, скорее! Там все наши вещи! Там мои рукописи! Бегите! Меня найти
легче, чем вещи.
- Истинно, - сказал агент. - Натюрлих.
Платтен все еще стоял в неуверенности, но тут Ленин крикнул:
- Какого черта вы теряете время?
Ему показалось, что он слышит гудок паровоза, донесшийся сюда, за
пределы вокзала.
Платтен принял решение и, неумело подкидывая тонкие ноги, побежал к
вокзалу.
Владимир Ильич понял, что Платтен не успеет добежать до поезда, а
если и успеет, то не снимет багажа, - как жаль, что для сопровождения ему
дали мальчика, а не опытного конспиратора! Но право же - сейчас важнее
спасти чемоданы, чем голову Ленина, которой в Германии никто не угрожает.
Они поравнялись с Кельнским собором, и Владимир Ильич невольно
запрокинул голову, придерживая шляпу, чтобы ощутить полет этой невесомой
серой громадины.
- Это величайшее произведение человеческих рук, - сказал Ленин.
- О нет, - возразил агент, оказавшийся начитанным и думающим немцем.
- Кельнский собор - произведение немецкого духа. Без возвышения мастеров
посредством идеала собор бы не стал таким чудом света, как не стали соборы
в вашей стране, господин русский.
Агент уже догадался, что поймал русского разведчика.
- Вы не были в моей стране, - вдруг обиделся Ленин, - и не видели
наших соборов. И не знаете российского духа!
- Я допускаю это, - сказал агент, вынужденный остановиться. - Но вы
сами вполне искренне отдали Кельнскому собору пальму первенства.
- Именно потому, что знаю, сколько кирпичей было положено в его
стены, сколько лет потребовалось мастерам и каменщикам, чтобы возвести их!
Я знаю объем труда, стоимость и то, как одни люди угнетали других в
процессе этого труда.
- Ах, господин шпион, - сказал агент. Владимир Ильич удивился,
услышав такое обращение, и понял, что арест вовсе не был случайным. - Ах,
господин шпион, - сказал агент. - Вы же сами забыли о кирпичах и угнетении
- потому что вы видите результат. И человечеству нужен только высокий
результат, а не низкие беды тех, кто строил храм. С таким же успехом вы
могли бы рассказывать мне о гастрите тенора, поющего в <Лоэнгрине>. А мне
не важен его гастрит! Мне важен тембр его волшебного голоса.
- И то и другое является житейской реальностью, - возразил Ленин. -
Только гастрит находит себе выход в заднем проходе, а голос - в бронхах,
то есть проходе верхнем.
И тут они оба услышали гудок поезда, и оба поняли, что отходит именно
тот поезд, в котором час назад ехал Владимир Ильич, стремясь в объятия
великой русской революции. С некоторой надеждой Ленин, когда они
возобновили движение, оглядывался, но Карл Платтен был неопытным
революционером и, конечно же, не догадался рвануть стоп-кран, объяснив это
необходимостью сойти с поезда именно в Кельне. И вот сейчас... нет,
невероятно, надо быть реалистом, а так не хочется быть реалистом... вот
сейчас Карлуша покажется из-за угла, волоча в руках по чемодану. Ленин так
хотел это увидеть, что передал необъяснимым путем желание германскому
агенту, тот остановился и минуты две глядел назад, тоже мечтая, чтобы
показался Платтен. Но потом агент взял себя в руки, понял, что желает
того, чего желать не положено, но не рассердился, а улыбнулся - у него
было хорошее настроение рыбака, влекущего домой большую щуку. Ленин
отчаялся увидеть Платтена и потому шел молча, покорно, размышляя о
позиции, которую предстоит занять на близком допросе, и утверждаясь во
мнении, что образ глухонемого норвежца - лучший выход из положения.
А Платтен, ворвавшись в купе за две минуты до отхода поезда, не
обратил внимания на то, что вицеконсул стоит в коридоре, а супруги
Розенфельд сидят на диване, вежливо улыбаясь.
Платтен начал собирать чемоданы, запихивая в них вещи, что были
извлечены для пользования в дороге. Он боялся ошибиться и положить к себе
вещь, принадлежащую его несчастному спутнику. Прозвенел колокол на
перроне, поезд в ответ загудел и дернулся, начиная движение к северу.
Платтен в отчаянии кинул взгляд на кран торможения, но не дотронулся до
него, потому что рядом с краном была табличка на пяти языках, запрещавшая
пользоваться им без особой к тому необходимости. Пока же Платтен
размышлял, не наступила ли необходимость, поезд разогнался, и дергать за
кран было поздно.
Платтен был европейцем, более того, швейцарцем, и не мог нарушать
порядок. Именно потому мировая пролетарская революция была обречена на
провал - ведь в любой революции первым делом надо дергать за краны и
нарушать правила перехода улиц. Иначе революция называется эволюцией.
К тому времени, когда Карл Платтен сдался, а супруги Розенфельд
предварительно изучили содержимое шпионских чемоданов и убедились, что
шпионы не устроили в купе тайников, вошел полицейский в сопровождении
носильщика. Платтена сняли с поезда на ближайшей же станции. Он долго не
мог понять, зачем же германская полиция так коварно разлучила его с
Лениным, а Ленина - с багажом.
Никто никогда не объяснил этой тайны Карлу Платтену. Оскорбленный и
раздосадованный, а более того удрученный провалом миссии, молодой человек
впал в глубокую ипохондрию и на десятый день заключения, так и не
промолвив ни слова, повесился на неосмотрительно оставленных ему
подтяжках.
Владимир Ильич не знал ничего о судьбе Платтена и надеялся, что
вскоре инцидент разрешится именно с его помощью. А тем временем шел розыск
родственников умершего Платтена, и первая версия о том, что Ленин с
Платтеном - шпионы, в конце концов не выдержала испытания.
Несмотря на долгие, изнурительные допросы, Ленин продолжал держаться
за версию о том, что он - глухонемой швед. Правда, быть до конца
последовательным ему не удавалось, ибо он все более выходил из себя и
порой кричал на тюремщиков и следователя Шикельгросса на немецком языке.
Но потом спохватывался и молчал днями напролет.
Так прошел апрель. И лишь в начале мая Платтену-старшему,
похоронившему брата в Гамбурге, удалось отыскать Владимира Ильича в
кельнской тюрьме, и еще две недели потребовалось Ганецкому и некоторым
другим политическим деятелям, чтобы выцарапать Ильича на волю.
Но к тому времени положение в России изменилось.
Когда автомобиль Беккера съехал между кипарисами на дорожку к дворцу
Петра Николаевича, уже совсем стемнело. Утомленный нервным днем Коля
дремал на заднем сиденье. Но как только мотор резко повернул к воротам,
Коля проснулся и начал шарить рукой по сиденью в поисках форменной
фуражки.
Из будки вышел часовой, всмотрелся в темноту. Ефимыч сказал ему:
- Не узнал, что ли?
- А кто вас узнает, разъездились по ночам, - беззлобно ответил
часовой.
- Поручик здесь? - спросил Коля, когда машина въехала в открывшиеся
ворота.
- К господам пошел, - сказал солдат. - Вы ему скажите, комитет
серчает - пьет ваш поручик.
- Пьет или другим пить мешает? - спросил Коля.
- К господам пошел, - сказал солдат.
Фонарь освещал его сверху, от чего не прикрытыми тенью от папах
оставались лишь кончик носа и подбородок.
- Поехали, - сказал Коля Ефимычу.
Лакей Жан отворил дверь и принял шинель. В последние поездки Коля
перестал маскироваться - только заменял в дорогу фуражку на нейтральную
солдатскую папаху.
- Как дела? - спросил Коля голосом старого друга семьи. - Все ли
здоровы?
- Спасибо за внимание, ваше благородие, - откликнулся Жан с улыбкой.
Может, так же спрашивал его посол английский или шах персидский? Бог
знает, отчего улыбаются слуги. - Все здоровы-с.
Жан принял шинель, и Коля привычно прошел в большую гостиную. Он
надеялся, что Татьяны с императрицей не будет.
Молодые люди играли навязанные им роли, не скрывая своей неохоты, но
старшие заговорщики не придавали этому значения.
Несколько раз Коля прогуливался с Таней по дорожкам Дюльбера так,
чтобы их видели солдаты и слуги, раза три они сидели на веранде у всех на
виду. Гуляя и сидя на веранде, молодые возлюбленные кое о чем
разговаривали. В частности, они поставили под сомнение необходимость
романа как конспиративного хода. Пока никто Романовыми не интересовался,
приезды и отъезды лейтенанта также никого не интересовали. Когда же ими
заинтересуются, то его визиты скорее вызовут подозрение, потому что в их
роман никто не поверит...
Коля быстро вошел в гостиную, но императрицы там не было. Коля
оглянулся - где ее искать? В этом пустеющем день ото дня дворце не было
слуг, которые могли бы провести тебя куда следует.
Коля повернул в библиотеку. В библиотеке на диване возились, словно
гимназист и гимназистка на вечеринке, поручик Джорджилиани и княжна
Татьяна. Татьяна уютно попискивала и вроде бы сопротивлялась, а
Джорджилиани подвывал умоляюще