Произведения Кира Булычёва
Роман "Река Хронос"
Навигация по страницам: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Книга III
ем его знойных ночей.Андрей не знал - должен ли он показывать, что знает этого страшного человека. И
пока он размышлял, господин Гюндюз, проходя рядом, чуть улыбнулся и поклонился,
как бы оставляя за Андреем право узнавать себя либо не узнавать.
Андрей поздоровался - но уже со спиной господина Гюндюза.
И тут же увидел, что за Османом идут два молодых человека. Один из них
обернулся, и Андрей узнал в нем своего мучителя Рефика. И узнавание было
настолько неприятным, что рука Андрея непроизвольно поднялась к горлу, как бы
прикрывая тонкий шрам. А турок лишь усмехнулся и исчез в толпе.
Не раз Андрей проходил мимо заведения госпожи Аспасии Теофилато, но только днем
- вечером, когда оттуда доносилась музыка "сиртаки" и пьяные голоса, Андрей
показаться там не мог. А днем "Луксор" был пуст, тих, и когда Андрей как-то
осмелился и, отодвинув звенящие струйки, шагнул внутрь зала, перед ним появился
инвалид на деревянной ноге, державший в руке неизменную щетку.
- Госпожи Аспасии нету, - сказал он по-русски, - и не будут.
Более Андрей не заглядывал в "Луксор", надеясь, правда, что в один прекрасный
день гречанка будет снова танцевать в "Галате". Он даже принял за обыкновение
спрашивать у портье, возвращаясь с раскопок:
- Госпожа Аспасия у нас сегодня не танцует?
И тот, полистав зачем-то свой блокнот, куда записывал резервации, отвечал:
- Госпожа Аспасия у нас сегодня не танцует.
Никто не интересовался Андреем. И от Лидочки не было никаких вестей.
Основную тайну - почему же вдруг все бандиты и контрабандисты Трапезунда
потеряли интерес к Андрею Берестову - помог разгадать крестьянский сын Иван
Иванович.
Как-то вечером он зашел в "Галату" - у него были дела к Авдеевым, заглянул к
Андрею, предложил выпить по чашке кофе, только не в вонючей "Галате", а в
соседней кофейне, за столиком, вынесенным на тротуар.
Был жаркий вечер после раскаленного дня. Горячая волна воздуха пришла откуда-то
из Палестины или Египетских пустынь. Над Трапезундом висела пыль, днем все
ползали, как дохлые мухи, еле перебирая лапками, и старались пересидеть день в
тени.
Иван сказал, что экспедиция Успенского, видно, не дотянет до осени. Деньги
кончились, из Петербурга новых не присылают, а те, что остались, быстро теряют в
цене.
- А вы ссудите своему профессору, - сказал Андрей. - Верно, у вас еще осталось?
- А имение? - улыбнулся крестьянский сын. - Имения тоже дорожают.
- Сожгут пугачевцы ваше имение, - сказал Андрей. - Лучше отдайте неправедно
заработанные деньги профессору Успенскому на пользу великой науке.
Иван Иванович рассмеялся, но невесело. В последние дни он был озабочен. Лето еще
только начиналось, и Андрею казалось странным, чтобы такой преданный науке
человек, как Успенский, вдруг свернул дела и покинул Трапезунд. Тем более что на
фронте скоро начнется наступление и тогда можно будет следом за нашей армией
побывать в иных византийских городах, которые пока еще находятся в турецких
руках.
- Да, - сказал крестьянский сын, - вас может интересовать случайная информация,
которую мне принесла на хвосте одна птичка. Вы были правы. Берестовых - два.
Нашелся ваш двойник.
- Я же говорил! - сказал Андрей. - А мне не верили.
- Я сам не верил, - признался Иван Иванович. - Уж очень невероятное совпадение.
- Что же оказалось?
- Оказалось, что вы, милостивый государь, чудом остались в живых.
- Честно говоря, - сказал Андрей, - я все эти дни оглядываюсь через плечо и
удивляюсь, почему никто не обращает на меня внимания?
- Потому что все знают, что интересующее их лицо, старший лейтенант флота Андрей
Берестов, инспектор севастопольского картеля, уже две недели лежит в лихорадке.
- Ты и это знаешь!
- И еще многое. Этот Берестов должен был плыть с вами на "Измаиле". Была бы
комедия в духе Гольдони, если бы два Андрея Берестова плыли вместе и прибыли
вместе в Трапезунд.
- А что теперь?
- А теперь вместо Берестова прибыл другой человек.
- Какой?
- Знать не знаю и тебе не советую, - ухмыльнулся Иван. И тут Андрей ему не
поверил.
***
Когда в июне началось летнее наступление и белые пушинки выстрелов над горой
исчезли, отодвинувшись от Трапезунда в сторону желанного Стамбула, постоянное
внимание к раскопкам и археологам в цитадели ослабло - как и положено,
обнаружилось, в передовых частях не хватает снарядов и патронов, госпитали
остались без бинтов и корпии, сапоги разваливаются, затворы заедают - все
раскрадено и растащено. Приезжали высокие комиссии, следовали строжайшие
разносы, а наступление постепенно затухало, не достигнув ни одной из
поставленных целей.
Всем было не до Андрея, греки приходили теперь даже не каждый день, делая Андрею
самим приходом своим величайшее одолжение, и уж конечно не желали пачкать рук
грязной работой.
Разгребая как-то после их ухода куски породы, Андрей понял, что в правом углу
башни траншея прорезала первоначальный пол церкви.
Разумеется, это открытие вызвало подъем сил в Андрее, и он даже попытался ломом,
оставленным одним из землекопов, углубить яму. Ничего у него не вышло - слишком
слежалась земля за столетия. Уморившись, Андрей вынужден был вернуться в
"Галату" и там поджидал возвращения с раскопок своих товарищей.
Чтобы не пропустить своих коллег, Андрей уселся на диване в вестибюле. Время
было пополуденное, около четырех, самое тихое в "Галате". Из ресторана донесся
звон ножей - там накрывали к вечеру столы, из бара послышались голоса - кто-то
пробовал начать веселье. Зазвенел телефон - из-за тяжелого занавеса выскочил
шустрый портье, схватил трубку, быстро заговорил по-гречески. Андрей так и не
научился этому языку - знал только несколько обязательных на базаре или в
кофейне слов. Большие электрические фены медленно крутились над головой,
разгоняя горячий воздух, - электричество в Трапезунде работало плохо - станция
выключалась, когда желала. Вечером напряжение падало и лампочки светили тускло.
Тогда приносили свечи или керосиновые лампы.
Андрею хотелось подняться к себе, вымыться, переодеться - но он боялся
пропустить Авдеевых. Они любят обедать в гостях у местного начальства - в таком
случае они заглянут к себе в номера переодеться - и исчезнут до ночи.
В вестибюль вошел шикарный Сурен Саркисьянц, петухом прошел к дивану, поклонился
Андрею, как старому, но не очень нужному знакомому, и сел на другой конец
дивана, вытянув ноги в пыльных штиблетах и опершись о трость отставленной рукой.
Затем он откинул голову и смежил веки - негоциант отдыхал.
За дверями остановился автомобиль. Зазвенели бисерные нити. Вошел подполковник
Метелкин, с ним незнакомый Андрею высокий худой офицер с жестким тонким лицом -
в этом лице тонко было все - и губы, и нос, и щеточка усов.
Метелкин не заметил Андрея - он шел на полшага сзади незнакомого офицера, и торс
его был чуть наклонен вперед.
- О нет, господин полковник, - услышал Андрей, когда офицеры проходили мимо. -
Не извольте беспокоиться, неприятности я беру на себя.
Портье нюхом почуял, что происходит - отложил телефонную трубку и вытянулся по
стойке смирно, пока Метелкин и приезжий полковник прошли мимо.
Они поднимались по мраморной лестнице - и все, кто остался в вестибюле, смотрели
им вслед.
Андрей увидел, насколько Саркисьянц поглощен этим зрелищем, и рискнул спросить:
- Господин Саркисьянц, этот полковник приехал вместо Берестова?
- Разумеется, господин Берестов, - Сурен обернулся к нему только после того, как
офицеры скрылись в коридоре второго этажа. - Это полковник Баренц, они приехали
только вчера.
- А Берестов заболел?
- Вот именно, - вежливо улыбнулся Саркисьянц. Андрей повял, что факт обладания
определенной фамилией ставит Андрея чуть выше остального человечества. Иванову
Сурен ничего бы не ответил.
- Так что же вы не идете наверх? - спросил Андрей.
- Мы знаем свое место, - сказал негоциант. - И знаем свое время. Понимаешь?
Андрей кивнул и снова погрузился в ожидание Авдеева. Было так же тихо и жарко,
почти как снаружи, на улице. А фены кружились слишком медленно, чтобы поколебать
толщу воздуха.
Снова зазвенели бисерные занавески, и в вестибюль быстро вошла прекрасная
Аспасия. Правда, не каждый бы догадался, что это - Аспасия, потому что мадам
Теофилато была в широкополой шляпе и под густой вуалью, хотя это не очень
помогало - второй дамы с такой фигурой в Трапезунде не было.
Госпожу Теофилато сопровождала Русико, облаченная в одежды сестры милосердия, с
небольшим кокетливо нашитым на белом переднике красным крестом. Белая наколка,
также с красным крестом, придавала Русико вид совершенно невинный, даже
отрешенный. Русико держала в руках четки и перебирала их, что было излишним.
Войдя, Аспасия сразу же поглядела в сторону дивана - увидела Сурена Саркисьянца
и вскочившего Андрея.
Саркисьянц ничего не сказал, лишь приподнял трость, показывая ею наверх, и чуть
наклонил голову.
Андрей сказал:
- Добрый день, Аспасия.
- Добрый день, мой мальчик, - ответила добродушно гречанка.
Она быстро прошла к лестнице. Поднявшись на несколько ступенек, обернулась,
откинув вуаль, и поглядела на Андрея. С улыбкой. Опустила вуаль и пошла наверх -
Русико в двух шагах сзади.
Сурен Саркисьянц будто заснул - голова его опустилась к рукояти трости. Было
тихо и скучно. Так что слышно было, как лениво жужжат на кухне бесчисленные
мухи.
Это был тот самый ленивый и тяжелый для передвижений час между втор