Кир Булычёв: Электронная Библиотека

Произведения Кира Булычёва

Роман "Река Хронос"

Навигация по страницам: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73

Книга III

ельства и радикальной части делегатов
совещания. Монархист Шульгин заметил в те дни, что, если бы пять месяцев назад
кто-то посмел вслух подобным образом высказаться о революции, его бы растерзали
на части. Ораторы требовали ликвидации советов и строжайших мер против эс-деков.
Но уверенность правого крыла совещания была поколеблена, когда эс-деки, имевшие
сильные позиции в профсоюзах, объявили в Москве всеобщую забастовку, на которую
откликнулось почти полмиллиона человек.
25 августа, полагая, что армия сможет одолеть радикалов, Корнилов потребовал
передачи ему всей военной и гражданской власти.
Умеренные и правые министры, что еще оставались в кабинете Керенского, подали в
отставку. Некоторые из них надеялись, что Корнилову понадобится свое
правительство и они в него войдут.
Керенский принял отставку министров и в лучших традициях Великой французской
революции объявил Корнилова врагом народа.
Корнилов, получив анафему Керенского, тут же предал анафеме премьер-министра,
объявив его тоже врагом народа. Верные Корнилову части пошли на Петроград:
Кавказская туземная "дикая" дивизия шла на Царское Село, 1-я Донская казачья -
на Гатчину, и остальные дивизии третьего конного корпуса - прямо на Петроград.
И произошло то, чего не предполагал ни Корнилов, ни командующий шедшими на
Петроград дивизиями генерал Крымов, по прозвищу Железный человек, ни сам
Керенский.
Сведения об армейском перевороте вызвали всеобщее негодование. Возродилась
формула, рожденная во Франции, - "Революция в опасности!". Еще вчера ты
проклинал это проклятое правительство, ворчал, что в магазинах нечего купить,
что глава государства только и умеет, что бесконечно разговаривать и посещать
различные города, махать руками перед народом и давать ему пустые обещания. Но
тот же обыватель, проклинавший правительство, понимал, что впервые в его жизни и
в жизни его предков - это правительство создано им, что советы, заседающие на
нашей улице, - это его органы власти, и все вместе - это его свободная Россия,
от обладания которой он еще не устал, как молодой любовник.
Кондуктор трамвая, гимназист или ткач, которые поспешили с утра 27-го числа
искать сборные пункты, чтобы выйти на фронт против казаков и черкесов -
непопулярных по прошлым годам "цепных псов царизма" - были безоружны и кроме
энтузиазма вряд ли что-либо могли противопоставить конным сотням донцов, но
пехотные полки, расквартированные в Петербурге и благополучно почивавшие на
лаврах после того, как свергли царя, и не желавшие отправляться на фронт, завели
броневики и выкатили пулеметы. Но пустить их в дело не смогли. Мятеж рассыпался:
железнодорожники загнали составы с карателями на запасные пути, а агитаторы из
Питера поспешили разъяснить казакам, что дело их проиграно.
Так произошла невероятная победа Временного правительства - в войне между
генералами и Керенским был сделан лишь один выстрел: узнав, что конница
отказывается продвигаться к Петрограду, застрелился Железный человек,
командующий наступлением генерал Крымов.
Керенский победил.
И в этом была неправда. И чтобы осознать, что это неправда, Керенскому
понадобилось некоторое время, а времени на размышление у него не было. Он
продолжал говорить, говорить, говорить, полагая, что теперь-то времени у него в
избытке.
А в самом деле победили в этой бескровной войне большевики - хоть и были почти в
подполье, хоть и были гонимы и все еще несли на себе каинову печать германских
шпионов, якобы приехавших в Россию из Швейцарии в запломбированном вагоне.
Именно они доказывали, что нельзя верить генералам, и оказались правы.
Наступила мирная пауза - силы, занятые перетягиванием каната, как бы переводили
дух, приспосабливались, как лучше упереться ногами в скользкий глинистый грунт,
пугали друг друга криками и угрожающими жестами. В партийных центрах шла возня -
боролись за власть, считали голоса избирателей.
А под внешним покровом спокойствия зрели и все более проявлялись новые силы -
силы национальные, так как империя была многоязыкой и держала народы в узде
железной рукой. И первой из колониальных держав Россия отпустила вожжи, объявила
громогласно о том, что свобода должна быть распространена на всяк сущий в ней
язык. И языки не намеревались оставлять эти обещания на бумаге.
Пока в Петербурге и Москве большевики и эсеры спорили о том, как свергнуть
Керенского, все сильнее была мысль национальная - мысль об уходе малых народов
из империи против воли России, кто бы ни стоял во главе нее.
Осень 1917 года для большинства российских обывателей, не подозревавших о
потайных течениях политики, была обыкновенной, заполненной житейскими
трудностями, надеждами на скорое окончание войны. Надо было зарабатывать на хлеб
насущный, раздобывать одежду и обувь, в которых испытывался недостаток,
отправлять детей в гимназию или кадетский корпус, лечить стариков, собирать
урожай и ждать - когда же все ужасное останется во вчерашнем дне, потому что
живем мы так плохо, как никогда раньше не жили, но надо немного потерпеть и мы
заживем, как до войны...
***
Гостиницу "Белград" в Батуме содержал Отар Ахвледиани. Она представляла собой
двухэтажное старое здание, сложенное из толстых бревен и обнесенное галереями,
на которые выходили двери номеров, до войны она именовалась пансионатом "Вена",
в начале войны Отар переименовал пансион в честь многострадальной сербской
столицы, отменил общие завтраки и обеды в обширной столовой первого этажа, а
установил там бильярд. Штабные офицеры играли на бильярде и громко ругались,
отчего деревянные галереи содрогались и скрипели. В углу бильярдной помещалась
стойка, за которой стояла жена Отара и быстро разливала чачу или вино клиентам,
которые спешили вернуться к столу.
От порта до гостиницы было рукой подать, тем более что у Андрея вообще не было
багажа, отчего он вдруг почувствовал неловкость и начал рассказывать Ахмету и
Лидочке, что вез из Трапезунда прессованный инжир в подарок Лидочке.
Говоря так, он не смотрел на Лидочку - как будто бы смотреть на нее было
запрещено гаремными правилами, будто она принадлежала Ахмету или султану
турецкому, а Андрей был ни при чем.
Лидочка шла рядом, но не брала его под руку, Ахмет шагал с другой стороны, тоже
на некотором расстоянии - все трое были напряжены и всем было неловко, - но
чувство это исходило от Андрея - он так и не мог еще перейти от гибели
"Измаила", от собственного чудесного спасения, к обыденной безопасности Батума.
Ахмет с Лидой появились слишком неожиданно, и в них еще Андрею предстояло
поверить.
А так как Андрей не мог и не стал объяснять причину своего состояния, то его
друзья решили, что он чем-то недоволен, и оба испытывали обиду - как люди,
пришедшие в гости с дорогими подарками и вместо благодарности услышавшие
предложение унести эти подарки обратно.
У порта стояли пролетки - все извозчики Батума съехались к порту, заслышав о
том, что везут потопших.
- Мы без вещей, - сказал Ахмет, - мы пешком дойдем.
Ближние горы казались коричневыми, а дальние - изумрудными - из кофеен пахло
молотым кофе, в них сидели греки и грузины и глядели на миноносец. Событие
сегодняшнего дня было несравнимо ни с одним событием последних лет. Андрей
провел ладонью по шву брюк - шов еще был влажным - так недавно Андрей плыл по
морю.
Гостиница "Белград" пряталась за деревьями и была почти не видна с дороги.
Они вошли внутрь, и тут же, как принесенная ветром, появилась худенькая
невесомая старуха с благородным лицом.
- Он живой! - воскликнула старуха, словно Андрей был ее родным сыном. - Я же
говорила, что он живой!
Мадам Ахвледиани знала, что муж Лидочки должен приплыть на "Измаиле", и,
разумеется, знала, какое ужасное несчастье приключилось с этим пароходом. Она
места себе не находила, пока Ахмет с Лидочкой были в порту. Ее супруг Отар тоже
был, конечно, в порту, и кому-то приходилось оставаться в номерах - так что
мадам томилась от неизвестности - и тут такой подарок судьбы!
Мадам Ахвледиани желала приготовить что-нибудь поесть для молодого человека,
который избегнул смертельной опасности, - но гости отказались. Сказали, что
поедят в городе - не беспокойтесь. Сейчас переоденутся и пойдут в город.
Они поднялись в комнату к Ахмету - комнаты Лидочки и Ахмета были рядом, на
втором этаже. В комнате было прохладно - галерея давала плотную прохладную тень.
Посреди комнаты низкие плетеные кресла окружали столик, на котором стояли кувшин
с водой и стаканы.
- Ну что ж, с приездом, - сказал Ахмет. - Надо бы выпить за твое спасение, но я
теперь не пью.
- И хорошо, что не пьешь. Независимо от религии, - сказала Лида.
Между ними была какая-то мысленная связь, близость, которая рождается от долгого
общения. И Андрею она была непонятна и не очень приятна - словно он был лишним.
Они его встретили, они о нем заботятся, они сейчас поведут его в магазин, чтобы
купить одежду и ботинки, они его будут кормить обедом...
Андрей неожиданно встал и сказал:
- Жарко, - он открыл дверь и вышел на галерею.
Он представил, как они переглянулись за его спиной и как Лидочка пожала плечами.
Андрея потянуло пройти до края галереи и поглядеть, нет ли там лесенки вниз.
Стараясь не шуметь, Андрей пошел по галерее и, когда дошел до ее конца, увидел,
что лесенки там нет, но можно спрыгнуть на очень зеленый склон горы, уходящий
сзади дома так круто наверх, что первый этаж казался отсюда подвалом
Навигация по страницам: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Все представленные материалы выложены лишь для ознакомления. Для использования их в коммерческих целях свяжитесь с правообладателями.
Яндекс.Метрика