Произведения Кира Булычёва
Роман "Река Хронос"
Навигация по страницам: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Книга III
врагами матросов были Каледин и юнкера, иестественно - как бы ни старался Центрофлот сохранить в Севастополе внутренний
мир, вкусивший крови отряд был смертельной опасностью для мира в Севастополе. И
это радовало Гавена.
В отряде побывали Островская, Гавен и другие большевики, они жаловались на
буржуйские порядки, заведенные в Севастополе, на предательство Центрофлота, на
то, что офицеры готовят заговор против революции. Эти слова находили горячий
отклик в матросских сердцах. На следующий день после возвращения матросы
устроили похороны своих товарищей, привезенных в гробах, но никакого массового
торжественного шествия и скорби всего флота и города не вышло - к отряду в
Севастополе относились сдержанно, как в стае собак к приблудшему псу, вкусившему
человечины.
Матросы были оскорблены невниманием города к их подвигам и жертвам. Большевики
подсказали: виноваты офицеры и демократы!
Коля в отряде не появлялся, он был нужен Гавену для более тонкого дела.
Как и было договорено, Беккер поменялся на ту ночь с Свиридовым, чтобы дежурить
по штабу флота. К нему сходились телефонные звонки и телеграммы. И он должен был
либо давать им ход, либо останавливать их движение.
Поздно вечером заступив на дежурство, Коля получил сообщение из Севастопольского
совета - невеликая, но шумная фракция большевиков заявила, что "выходит из
состава совета, не желая больше сотрудничать с теми, кто окончательно
скомпрометировал себя перед массами".
Это сообщение Коля положил на видном месте, но не стал беспокоить адмирала
Немитца, который уже уехал домой. В случае чего он всегда может объяснить, что
новость не показалась ему достаточно серьезной. Он не обязан был догадываться,
что это - знак к началу переворота в Севастополе.
В половине двенадцатого в штаб позвонил деятель из совета меньшевик Елисей
Мученик.
- Берестов! Андрей! - закричал он в телефонную трубку. - Ты знаешь, что уже
происходит?
- Это Мученик? - переспросил Коля. - Говорите громче, я плохо слышу.
- Я говорю - ты обязан прислать охрану в исполком совета. Мы заседаем
беспрерывно. Только что приходили два матроса с пулеметом и велели нам всем
расходиться по домам. Но мы не расходимся. Прошу сообщить адмиралу Немитцу. Ты
меня слышишь?
- Я немедленно сообщу, - сказал Беккер, впервые за этот вечер испытав сладость
злорадного чувства.
- Андрей! - кричал в трубку Мученик, который не пытался скрыть страха. - Ты не
представляешь, что может произойти! Кто-то подогревает этих солдат. Они пьяные,
они всех называют предателями. Они хотят перебить офицеров.
- Я доложу адмиралу, - обещал Беккер.
- Андрей, я тебя умоляю!
Беккер повесил трубку.
Следующий звонок последовал из полуэкипажа. Там появились пьяные матросы,
увешанные гранатами и обвязанные пулеметными лентами. Они грозились перестрелять
офицеров. Высокий голос дежурного мичмана дрожал. Он просил прислать патруль.
- Разбирайтесь сами! - раздраженно прикрикнул на мичмана Беккер. - Для того вы и
поставлены.
В течение часа последовало еще несколько телефонных звонков. К тому же в штабе
появлялись посыльные, один пришел, вытирая расквашенный нос. Оказывается, на
него напали на Нахимовском бульваре. Смысл всех сообщений был один: в городе
бесчинствуют пьяные матросы, которые требуют разогнать совет и ищут офицеров,
чтобы расстрелять их как союзников Каледина.
Коля кому-то обещал прислать патруль или сообщить командующему, других обрывал и
требовал, чтобы они сами принимали меры.
Коля любил сильных людей, независимо от их позиции или намерений. Именно таким
был Юрий Гавен. Всего два часа назад, кратко сообщив Коле, что большевики
выходят из совета и этим развязывают себе руки, он добавил:
- А вам, Берестов, предстоит в нашей революции самая трудная роль: вы должны
сделать вид, что никакой революции, никакого переворота не произошло. Кто бы и
как бы ни обвинял вас во лжи и предательстве, игнорируйте. На вашем месте ваши
обвинители вели бы себя куда хуже и подлее. Необходимо сделать так, чтобы
переворот миновал точку, после которой его остановить нельзя. Для этого его
следует не замечать. Вы - нож, которым мы рассекаем нервные узлы Севастополя в
самом важном месте.
- Бунт на "Фидониси"!- рапортовал незнакомый бас, словно читал по бумажке. -
Выстрелом в спину убит мичман Скородинский. Вы меня слышите? С "Фидониси"
световым телеграфом передают на другие корабли приказ бить офицеров. Вы меня
слышите?
Коля молчал. Ему вдруг стало страшно. Когда об этом рассказывал Гавен, это была
теория, красивая и стройная теория пролетарской революции. Но нельзя же убивать
мичманов в спину!
Коля понял, что должен сообщить обо всем адмиралу. Именно сейчас. Если он
промедлит еще секунду, то никто и никогда не поверит, что он - нейтральный
свидетель. И будет нетрудно догадаться, что честный молодой офицер Берестов
выполняет задание большевиков, которые могут и не победить.
Коля протянул было руку к телефону, чтобы доложить адмиралу Немитцу, как телефон
зазвонил вновь.
Это был Юрий Гавен.
- Андрей? Что у тебя? Звонят?
- Звонили от коменданта порта - на "Фидониси" убит мичман,..
- Скородинский. Я знаю. Теперь польется кровь офицеров по всему городу!
- Но вы же обещали! Ваши матросы могут выйти из-под контроля. Неизвестно, кто
тогда выиграет...
- Не тряситесь, Берестов, - оборвал его Гавен. - Вас мы всегда вытащим. А
офицеры, даже нейтральные, завтра обязательно станут нашими врагами - помяните
мое слово. Они давали присягу государю и помнят до сих пор, что это такое. А
люди с присягой нам не нужны, Берестов.
- Я с вами не согласен.
- А вот этого у тебя никто не спрашивает, голубчик. Тебя может спасти только
послушание. Держитесь, лейтенант, пролетариат не забудет вашего скромного вклада
в революцию.
И Гавен коротко засмеялся голосом человека, смеяться не приученного.
- Можно позвонить Немитцу?
- Ты позвонишь ему, но не раньше чем через час, - сказал Гавен. - Я хочу быть
спокоен, что революцию уже не остановить.
Но все вышло иначе. Не успел Коля повесить трубку, как позвонил сам контр-
адмирал Немитц. Ему уже сообщили на квартиру о матросских беспорядках.
- Кто дежурит? - закричал он в трубку.
- Лейтенант Берестов, - отозвался Коля.
- Вы что, не знаете, что происходит в городе?
- Мне только что сообщили об инциденте на "Фидоноси". Я жду подтверждения.
- Почему не позвонили мне?
- Как только получу подтверждение, сразу позвоню вам.
- Господи, идиот! - закричал Немитц, - Своей неповоротливостью вы губите
Черноморский флот! Я тотчас же еду в штаб!
Но Коля зря ждал приезда контр-адмирала.
После разговора с Колей и коротких переговоров с другими людьми адмирал Немитц
приказал подать ему автомобиль и с одним небольшим портфелем в руке, в котором
хранились документы, поехал на вокзал, где стоял под парами его собственный
поезд - три вагона с паровозом. Семья адмирала покинула Севастополь за день до
этих событий.
Вскоре он уже был в Одессе.
Не дождавшись адмирала Немитца или звонка от Гавена и с каждой минутой все более
ощущая свою беззащитность, вздрагивая, когда на улице раздавался выстрел или
крик, Беккер не выдержал.
Он вошел в кабинет адмирала и быстро просмотрел один за другим все ящики
письменного стола. В прихожей надрывался телефон, но Коля не подходил к нему.
В столе он отыскал пистолет с запасной обоймой - неизвестно, кто из трех
последних командующих флотом оставил его здесь, затем коробку гаванских сигар,
Евангелие, какие-то бумаги и письма.
Сигары и пистолет он взял с собой.
К последнему звонку он подошел. Из полуэкипажа сообщили, что пришли матросы и
увели всех офицеров.
- Так и надо, - сказал Коля.
Он накинул плащ, закрыл за собой дверь и, постояв в пустом коридоре,
прислушиваясь к тревожным звукам ночного города, вышел из дома задним ходом. Не
нужны ему были ни большевики, ни офицеры. Он хотел покоя.
Улицей Коля не пошел - та была царством озлобленных матросов и тех городских
подонков, которые, таясь по темным углам, в моменты социальных потрясений лишь
ждут возможности выйти хозяевами на ночные улицы.
Коля проскочил задами до чахлого садика у реального училища и нырнул в узкий
переулок. Было зябко и сыро, будто открыли дверь в подвал и оттуда выходил
застоявшийся зимний воздух. Издалека донесся женский крик. Он мог и не быть
связанным с теми событиями, которым способствовал Николай Беккер, но воображение
подсказало Коле растрепанную, в ночной рубашке, женщину, выбежавшую к открытой
двери - только что увели ее мужа и он еще оборачивается и видит ее и велит ей,
движимый страхом за семью:
- Уйди же, простудишься! Уйди в дом...
"Не переживай, - сказал в последнем разговоре Гавен, - ничего с твоими братьями
по классу не случится - попугают их, пошумят, может, кому-нибудь и синяков
наставят, но мы проследим, чтобы никого не убили - можешь быть спокоен, мы же не
убийцы".
Уже тогда Коля не до конца поверил Юрию Петровичу, но теперь, прижимаясь ближе к
заборам и слушая напряжение ночного города, он понял, что Гавену и его партии
нужна была власть, и чем больше оппонентов этой власти погибнет, тем лучше
партии.
Выходя из переулка на площадь и желая пересечь ее, Коля в задумчивости забыл об
опасности и чуть не погиб - именно в этот момент раздались выстрелы, мимо
переулка пробежал человек в расстегнутой шинели, потом два матроса, которые на
ходу стреляли из карабинов. О