Произведения Кира Булычёва
Роман "Река Хронос"
Навигация по страницам: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Книга III
скажу.Они вышли на площадь. Как раз перед Лидочкой патруль матросов со смехом и
грубыми шутками гнал перед собой стайку цыганских женщин. Мужчины-цыгане
осторожно, стаей лисиц за волками, шли сзади. Один трамвай, совсем пустой,
зазвенел, покатился через пыльную площадь прочь от вокзала. На его место устало,
еле-еле, приехал другой.
- Пошли, - донесся голос Ахмета.
- Пошли, - сказал носильщик.
Откуда-то появилась толпа солдат, они были плохо одеты, папахи и шинели изношены
и грязны, некоторые с винтовками, но большей -частью безоружны. Завидя трамвай,
они побежали к нему. Лидочка смешалась с этой толпой, она совсем не боялась
солдат, которым тоже не было до нее дела - солдаты буквально внесли ее в
трамвай, открытый, без стекол - словно дачная веранда на колесах. Носильщик с
чемоданом был поблизости - Лидочке была видна его серая фуражка, а Ахмета она
увидела только, когда трамвай со звоном и веселым грохотом колес покатил в гору,
мимо одноэтажных привокзальных домиков. Ахмет стоял на передней площадке, рядом
с ним стоял Иса.
Лидочка еле удержалась, чтобы не закричать:
- Ну что? Что, удалось?
Ведь если не удалось, теперь этого матроса не отыскать.
Через три остановки Ахмет вдруг поднял руку и крикнул:
- Сходим, Иса!
- Сходим!
Молодой татарин подхватил чемодан и, расталкивая матерящихся солдат, полез к
выходу, увлекая Лидочку.
Ахмет поднял руку, резко дернул за шнур, протянутый под потолком, трамвай
отозвался грустным звоном, будто не хотел расставаться с Лидой. Но начал
тормозить.
Ахмет первым успел соскочить с трамвая и подхватил Лидочку, которая замешкалась
на подножке. Солдаты смеялись.
Трамвай тут же покатил дальше, солдаты махали с задней площадки.
- Быстро пошли, - сказал Ахмет. - Сегодня не надо гулять по улицам.
Лидочка не успела спросить про портсигар, потому что Ахмет нырнул в узкий
переулок, взбирающийся в гору, и побежал. Его спутники следом, Лидочке нельзя
было отставать.
Отдышалась она только в небольшом винограднике, пока татары стучали в дверь и
ждали хозяйку.
Хозяйка, злобная на вид старуха с носом, тянущимся к острому подбородку,
сказала:
- Эту еще где нашли?
- Неужели не видите, госпожа Костаки, - вежливо сказал Ахмет, - что вы имеете
дело с благородной дамой. И ей мы уступаем маленькую комнату.
- Только без этого, - сказала старуха.
- Мы не будем настаивать, госпожа Костаки, - сказал Ахмет.
Он провел Лидочку в маленькую белую комнатку, единственным предметом мебели в
которой была покрытая кружевным покрывалом продавленная кровать, а над ней на
стене был прикреплен простой крест, вырезанный из темного дерева.
Ахмет вошел в комнату следом за Лидой и на открытой ладони протянул ей портсигар
Андрея.
- Ахмет, - сказал Лида, - Ахметушка...
- Без сантиментов, - сказал Ахмет, - наше превосходительство этого не выносил.
- И за сколько вы его купили? Я отдам.
- Мы не купили, у Исы ловкие пальцы.
- Он украл?
- По-моему, это для тебя трагедия, - сказал Ахмет, - ты сейчас побежишь искать
матроса, чтобы вернуть украденное...
- Прости.
- Потом, когда все обойдется, сделаете Исе подарок. Я с тобой прощаюсь
ненадолго, нам надо посоветоваться, каким образом лучше проникнуть в тюрьму. А
ты отдохни.
- Только недолго!
***
Когда совсем стемнело, надзиратель принес два фонаря "летучая мышь". Один
поставил на стол посреди камеры, а второй повесил на железную перекладину,
протянутую через камеру.
- Расскажите мне о себе, - попросил Елисей Евсеевич, - я очень люблю биографии
других людей. Во мне есть писательский дар, я его чувствую.
- Ничего интересного со мной не случалось, - сказал Андрей.
- Но вы - историк? Студент-историк? Я прав?
- Я археолог.
- Моя мечта, - сказал Елисей Евсеевич. - Я всегда мечтал стать археологом. И
теперь я займу ваше место.
- Почему займете?
- После вашего расстрела, - сказал Елисей Евсеевич. - К сожалению.
Он тонко засмеялся, потом неожиданно оборвал смех и добавил:
- Честное слово, мне вас жалко.
- Шутки у вас дурацкие, - сказал Успенский, который дремал на нарах, подложив
под голову свернутый китель.
- Но шутник не я, - ответил Елисей. - Шутники ходят снаружи.
- А здесь ужином кормить будут? - спросил Андрей, и ему стало стыдно, потому что
Елисей засмеялся, а Успенский улыбнулся в темноте, и стали видны его голубые
зубы.
- Как нам трудно поверить в собственную смерть, - сказал Успенский. - Особенно,
если мы молоды.
- Честное слово, я не вижу оснований, - сказал Андрей. - Ведь революция
уничтожает только своих врагов.
- Революция сама решает, кто ее враг, а кто нет, - сказал Успенский. - Дети
аристократов, погибшие в Париже, не замышляли дурного.
- А вы меня забавляете, капитан, - сказал Елисей, дергая за длинный, торчащий,
как у Дон Кихота, ус. - В отличие от других, вы ведете себя спокойно и даже
позволяете себе спать, хотя кому нужен сон на пороге вечности?
- А я рассчитываю на счастливый поворот событий, - сказал Успенский, - на мою
фортуну. Ведь она оградила меня от смерти вчера - почему бы ей не расщедриться и
нынче? Я вам скажу - террор недолговечен. Он нажирается своими изобретателями.
- А во Франции? - вмешался Андрей. - Там года три убивали!
- А опричники? - сказал Елисей. - Это же годы и годы!
- Разрешите возразить вам, господа, - сказал Успенский, - вы говорите о политике
террора - о сознательной и организованной кампании устрашения. Но сейчас мы
имеем дело с банальным разбоем, с погромом. Когда все перины вспороты и бабы
изнасилованы, наступает отрезвление. По моим расчетам оно наступит уже сегодня.
На кораблях и в городе есть разумные силы.
Елисей стал серьезным. Даже голос звучал иначе, без смешка и попыток развлечь
собеседника.
- Мне кажется, - сказал он, - что мы имеем дело с опричниной. С тем явлением,
которое вы назвали организованной кампанией устрашения.
- За такой кампанией кто-то должен стоять.
- Вот именно.
- Так назовите мне эту силу! Адмирал Немитц и Морской штаб?
- Адмирал Немитц уже бежал из Севастополя.
- Значит, вы хотите сказать, что это татары?
- Татары не имеют никакого влияния на солдат и матросов, да и не хотят на них
влиять.
- Совет?
- Уже теплее, - сказал Елисей. - Но сдвиньтесь еще левее.
- Украинская рада?
- Опять холоднее, - сказал Елисей.
- Не томите меня, - сказал Успенский. - Что за дьявольская сила стоит за
погромом?
- Это большевики, - сказал Елисей.
- Какие еще большевики? - не понял Успенский.
- Это часть партии эсдеков, - пояснил Андрей. - Они взяли власть в Петрограде.
- Так бы вы сразу и говорили! - сказал Успенский.
Вспышка спора, затем какая-то возня возникла в другом конце камеры. Гулкий голос
матерился и грозил всех вывести на чистую воду. Разговор, который вели рядом
Успенский и Елисей Евсеевич, вполне мог и должен был состояться в гостиной или
на веранде, а не в сыром, пропахшем мочой темном погребе. Надо потереть глаза,
тогда все это кончится и окажется сном. Незаметно для окружающих Андрей ударил
себя по виску - отдалось в голове, но ничего не исчезло Лишь Елисей Евсеевич
бубнил:
- Расскажите мне, как еще большевикам взять власть, если даже после переворота,
организованного ими в Петрограде, после того, как они провозгласили себя
законной властью, находятся люди вроде нашего сокамерника господина Успенского,
которые утверждают, что и названия такого не слыхали.
- Простите, я так далек от современной политики, - сказал Успенский извиняющимся
тоном.
- Фамилию Романовых вы знали даже без политики. А что вам говорит фамилия
Троцкий? А фамилия Зиновьев?
- Ничего.
- А заговорит, - убежденно сказал Елисей Евсеевич - Скоро заговорит, если вы
переживете эту ночь. Потому что они крепко сели на престол и теперь
распространяют свою власть по России.
- И здесь?- спросил Андрей.
- И неизбежно здесь! Севастополь им нужен как воздух - это господство над Черным
морем. Это тысячи вооруженных моряков и солдат. Но как захватить власть? Как -
если их здесь единицы и никто не принимает их всерьез?
- Как? - повторил вопрос Успенский.
- Я бы на их месте сколотил компанию пьяных матросов, которым хочется крови и
разгула. Я бы дал матросам оружие, я бы науськал их на офицеров и спустил бы с
цепи! А они бы устроили Варфоломеевскую ночь, после которой я бы вмешался, навел
бы порядок с помощью тех же убийц и бандитов и заявил бы перепуганному
обывателю, что больше погромов и убийств не будет, что я сожалею о них и что
виноватые в них матросы получат устный реприманд...
- Вы меня пугаете, Елисей Евсеевич, - сказал Успенский.
- Вы бы знали, как я пугаю себя! - ответил Елисей. - Я не могу спать.
Он сделал паузу и закончил фразу словно бы заученными словами:
- И хотя я не имею никакого отношения к вашим делам и мне ничего не грозит, я
очень боюсь за вас и других молодых людей, которым сегодня не повезло. И знаете,
чего я еще боюсь? Я боюсь, что когда большевикам удастся этот кунштюк в
Севастополе, они повторят его еще в тысяче городов и будут повторять, пока не
подавят, не подомнут всю Российскую империю.
- Такие долго не удерживаются, - сказал Успенский.
- Дай Бог вам их пережить, - сказал Елисей Евсеевич.
Андрея удручали запахи - они были застарелыми, въевшимися в стены, в пол, да и
сам воздух никогда здесь не менялся. И было подвально холодно. Андрей поджал под
себя ноги, он был бы рад прижаться к Елисею - но неловко было спросить
разрешен