Произведения Кира Булычёва
Роман "Река Хронос"
Навигация по страницам: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Книга III
Елисей Евсеевич. - Я помогаю молодому человеку и доставляюрадость его семье.
- Ага, вы еще намерены и сам остаться в живых!
- Неужели я похож на самоубийцу?
- Но когда вас выведут на расстрел под именем Берестова, как вы намерены
выкрутиться?
- А вот вы посмотрите! Я подниму такой крик, что из-за российской расхлябанности
матросы собираются под видом офицера расстреливать бедных евреев. Вы взгляните
на мой профиль - неужели кто-нибудь может принять меня за офицера? Поверьте
моему слову - матросню легче всего брать на горло. Это - на случай, если
Берестова вызовут первым.
- А если первым вызовут Мученика? - спросил Успенский.
- Тогда Андрюша уйдет, а я останусь ждать, пока всех уведут. А потом спрошу:
"Господин офицер, а почему меня не вызывали?".
- Нет, - сказал Андрей, - это для вас опасно.
- Вы думаете, что я не хочу жить? Какая наивность! Я вам должен сказать, что во
мне заложена такая жажда жизни, что вам и не снилось. Меня можно топить, как
кутенка в сортире, а я все равно выплыву. Но пожалуйста, молодой человек, не
думайте, что я все это делаю совершенно бескорыстно и только из-за ваших
прекрасных глаз. Ничего подобного: будьте готовы, что в решающий момент жизни к
вам в дверь постучится некто в черном и потребует долг. Вы этого не боитесь?
- Нет, что вы!
- Тогда по рукам!
- Вы все сошли с ума, - сказал Успенский, Глядя, как Андрей пожимает руку Елисею
Евсеевичу. - Перед лицом вечности не дело заниматься глупыми шутками.
- Запомните, - сказал Елисей Евсеевич, - вы теперь Мученик, Елисей Евсеевич.
- Елисей Евсеевич Мученик, - послушно повторил Андрей.
- Вы живете на Нижней Николаевской в доме вдовы Петерсон. Запомнили? У них есть
паспорт, к счастью, без фотографии, и когда будете уходить, обязательно его
возьмите. Когда я освобожусь, я сразу отыщу вас и мы поменяемся документами.
- Сумасшедший дом, - сказал Успенский. Он сидел на нарах, разувшись, и
постукивал пятками по грязному полу.
- Я думаю, этого достаточно, - удовлетворенно сказал Елисей Евсеевич. - Теперь
будем ждать.
- Чего? - спросил Андрей.
- Кого вызовут первого. Хотите пари?
- Хочу, - сказал Андрей. В голове шумело, словно он выпил бокал шампанского.
Мученик казался прекрасным, умным и остроумным другом. Почему мы не встретились
раньше, мне так недоставало старшего друга!
- В наших общих интересах, - сказал Мученик, - чтобы сначала вызвали Мученика.
- Почему?
- Со мной им придется разбираться, может подняться шум - тогда наш с вами план
будет погублен. Но если вас вызовут первым и сразу отпустят - тогда мы победили.
В камере снова наступила тишина. Все ждали, что шаги остановятся у двери. Но
надзиратели прошли мимо и еще некоторое время тишина сохранялась, слушали, как
открывается дверь соседней камеры...
Начали возникать голоса, шевеление - и тут снова пауза: по коридору идет
молчащая, но шумная множеством шагов группа людей.
Перед дверью возник шум, возня, потом кто-то крикнул:
- Прощайте, господа! Передайте всем, что мы невиновны!
Камера молчала, будто никто не слышал.
Успенский сделал несколько шагов к двери, хотел что-то прокричать в ответ, но
остановился и понял, что опоздал - люди в коридоре уже ушли.
Успенский не стал возвращаться к нарам. Он так и стоял посреди камеры, руки в
карманах.
Андрей молчал. Он боялся, что их заговор обнаружится и его наверняка
расстреляют. Он старался думать о других вещах, о приятных, но ничего другого в
голову не вмещалось. Но он так старательно заставлял себя думать о приятном, что
прослушал тот, решающий момент, когда дверь открылась снова. И случилось
неожиданное.
- Всем на выход! - крикнул надзиратель от двери. - Хватит вам прохлаждаться.
Выходи по одному.
Он сделал шаг от двери в коридор, и обитателей камеры охватила растерянность -
надо было шагнуть к открытой двери, за которой обещана вроде бы свобода, а может
быть, и смерть - и неизвестность эта может разрешиться только в случае, если ты
уйдешь из относительно темной, душной безопасности камеры.
- А ну давай, кто первый! - крикнул надзиратель.
Успенский, который стоял близко к двери, решительно пошел вперед - и это
движение потянуло за собой других. И повлекло Андрея, словно он был щепкой.
Когда Андрей, протолкнувшись сквозь узкое горнило двери, попал в коридор, он
увидел, что в коридоре стоит несколько надзирателей и матросов. Старший
надзиратель спрашивал каждого, кто показывался в двери:
- Фамилия!
Потом отыскивал ее в списке, который держал в руке и показывал рукой направо или
налево - две кучки людей стояли в коридоре под охраной надзирателей.
- Чистые и нечистые, - сказал кто-то за спиной Андрея, но Андрей не стал
оборачиваться. Внимание его было приковано к пальцу надзирателя, который замер
над списком.
- Ну? - крикнул он вдруг и уперся в лицо Андрея маленькими очками. Андрей
обернулся, будто ожидая поддержки от Елисея Евсеевича, и в самом деле услышал
подсказку:
- Мученик.
- Мученик! - с облегчением произнес Андрей. Главное - прыгнуть в воду, потом уже
не так страшно.
- Ну и фамилия, - сказал надзиратель, ведя карандашом по списку, и Андрей
заметил, что возле фамилий были какие-то значки.
- Есть Мученик, - сказал надзиратель с облегчением, а у Андрея было чувство
усталости, будто он вместе с надзирателем целый день перекапывал списки в
поисках Мученика.
Я - Мученик, в этом есть перст судьбы, думал Андрей. Сейчас они спохватятся.
- Направо! - сказал надзиратель. Андрей замешкался, и второй надзиратель грубо
подтолкнул его. Андрей не видел, кто стоит рядом, впрочем, это не играло роли.
До него донесся голос Елисея Евсеевича:
- Берестов. Андрей Сергеевич. Будьте любезны!
Группа людей, невидимой и безгласной частицей которой был Андрей, двинулась по
коридору прочь от камеры.
Они миновали открытую железную решетку, затем еще какие-то двери, узкую лестницу
вниз и оказались у выхода из тюрьмы: сквозь приоткрытую дверь проникал холодный
мокрый воздух.
- Сколько? - спросил матрос, появившийся в этой двери. На нем была мокрая
офицерская фуражка и черный бушлат.
Надзиратель передал ему список.
- Тридцать два, - сказал он, - всего тридцать два.
- Отлично, - обрадовался матрос. - Хорошо работаете. Никого себе не оставили?
От черного прямоугольника двери отчаянно дуло.
Матрос сложил список, положил в карман и приказал:
- Выходить по одному!
Андрей понимал, что он сейчас окажется на улице и в то же время поведение
матроса было таким, будто он не собирался отпускать арестантов. Люди выходили, и
матрос громко считал их. Андрей оказался тридцатым. Ему вдруг захотелось
остаться в тюрьме - но сзади стояли надзиратели, которые были рады избавиться от
Андрея.
Андрей прошел сквозь дверь и оказался в мире, где не место живому человеку -
сверху хлестал ледяной дождь, под ногами было скользко, ветер был таким
промозглым, пронзительным и яростным, что Андрея начала бить дрожь. Выбегая из
тюрьмы, люди оглядывались - и другой матрос приказывал: вперед, вперед!
Там стоял большой открытый грузовик с высокими бортами.
Матросы велели людям лезть в грузовик, и тогда Андрей вдруг окончательно понял,
что произошла ошибка - их везут убивать! Никто не будет везти людей ночью в
открытом грузовике для того, чтобы выпустить на свободу. Нет, это неправда,
просто надо освободить тюрьму, тесно в тюрьме и поэтому их перевозят в
Симферополь. Это объяснение было таким здравым, что он почти успокоился.
Когда тридцать два заключенных были в грузовике, в кузов забрались два матроса с
пистолетами, и один из них приказал всем арестованным сесть на пол.
Сразу стало теплее и не так дул ветер.
Матросы уселись на задний борт.
- Ну что, спаслись от смерти? - спросил Успенский, который оказался рядом.
- Вы здесь? - Андрей даже обрадовался, что есть знакомый человек.
- И я, и вы, и еще тридцать офицеров и угнетателей трудового народа, - сказал
Успенский. - Если когда-нибудь вы встретите на том свете господина Мученика,
плюньте ему в лицо!
- А вы думаете, что ему лучше? - спросил Андрей. - Ведь не исключено, что нас
везут на вокзал, чтобы отправить в другую тюрьму.
- Это еще зачем? - спросил Успенский.
- Сидеть! Сидеть! - кричали матросы, следя, чтобы заключенные расселись.
Андрей повторял для себя: все-таки на вокзал - вот мы поедем и увидим, что едем
на вокзал.
- Сидеть! Над бортом рядом с Андреем поднялась рука, которая осторожно кинула
ему на колени портсигар и исчезла. Андрей инстинктивно накрыл портсигар обеими
ладонями.
Он потянулся к борту. Там в матросской одежде и в заломленной назад бескозырке
стоял татарин Иса, которого Андрей помнил по партизанскому отряду Ахмета. Иса
улыбался, показывая голубоватые в темноте зубы.
- Вы что? Вам плохо? - спросил Успенский, обнаружив способность переживать за
других в момент, когда на свете уже не остается никого, кроме тебя самого.
- Спасибо, - сказал Андрей, чувствуя, как в нем поднимается торжество, именно
торжество превосходства над этим миром, над прочими людьми, прикованными к
своему часу и покорно плывущими, подобно щепкам, по реке времени.
Торжество питалось гордыней, словно Андрей сам придумал и изготовил портсигар,
словно он и есть Дедал, уже испытавший крылья.
Сидя в той же позе, Андрей осторожно и уже привычно провел по ребру портсигара.
Портсигар вернулся к владельцу, а это могла сделать лишь Лидочка, которая
видела, как он пропал. Надо уходить. Уходить и забыть об этом сумасшедшем