Произведения Кира Булычёва
Публикации о Кире Булычёве
ЧУЖАЯ ПАМЯТЬ
Это вело к алиментам, что накладно при зарплате младшего научного, которыйтак и не собрался защититься.
- А как Сергей? - спрашивал он время от времени, но Иван умело
переводил разговор на дела экспедиционные, и Дубов послушно переходил к
продолжению рассказа.
- Хотите летом с нами? - предложил он. - Мы будем недалеко, в
Смоленской области. Я бы уехал на Дальний Восток, но Люсенька в положении,
она возражает.
- Хочу, - ответил Иван.
- А Сережа, Сережа не соберется? Взял бы отпуск.
- Нет, он занят.
- А вы учитесь? Я даже не спросил.
- Я биолог.
- Я был убежден, что Сергей станет археологом. И выдающимся.
- Я его заменю.
- Хотя бы на месяц, на время отпуска, - согласился Дубов. - Я буду
рад. Я очень любил Сережу. Жаль, что наши пути разошлись. А он не будет
возражать?
- Наверное, будет.
- Он против того, чтобы вы отвлекались, да?
- Против.
- А вас тянет?
- Я нашел коллекцию отца. И у меня такое чувство, что собирал ее я
сам. У меня нет такого чувства по отношению к другим делам отца.
- А мой отец хотел, чтобы я стал юристом, - сказал Дубов. - Но я был
упрям. Я сказал ему, что нельзя из сына делать собственное продолжение.
- Почему? - заинтересовался Иван.
- Потому что отец не может знать, какое из продолжений правильное. В
каждом человеке заложено несколько разных людей. И до самого конца жизни
нельзя сказать, кто взял верх. Я убежден, что Сережа мог стать хорошим
археологом. Но стал хорошим биологом. Мы с вами не знаем, когда и что
случилось в его жизни, что заставило его на очередном жизненном распутье
взять вправо, а не влево. А может, ему до сих пор иногда бывает жалко, что
он не забирается утром в пыльный раскоп, не берет кисть и не начинает
очищать край глиняного черепка. Кто знает, что за этой полоской глины?
Может, громадный Будда, которого откопал Литвинский? Может, неизвестный
слой Трои? Может быть, целая эпоха в жизни человечества, открытие которой
сделает нас вдвое богаче...Господи! - Дубов поглядел на часы и
расстроился. - Люсенька мне буквально оторвет голову. У нее завтра
семинар, а я еще обед не приготовил. Запишите мой телефон.
37
Есть с утра не хотелось. Иван напился прямо из кофейника холодного
вчерашнего кофе, с тоской поглядел на стопку новых журналов. Тут его
вызвал Ржевский.
Иван подумал, что Ржевский за последние недели заметно осунулся.
- Смотри, - сказал он, подвигая через стол стопку медицинских
отчетов. - Это то, о чем пациенту знать не положено. Но ты активно
занимаешься самоуничтожением.
В отчетах не было ничего нового. Правда, есть некоторый регресс.
Такое впечатление, что он старик, у которого барахлят различные системы.
- Физиологически я тебя обгоняю, - бросил Иван равнодушно.
- Созываем консилиум. Наверное, переведем тебя в клинику.
- Там я точно загнусь.
- Но ты сам не хочешь себе помочь.
- В клинике они могут лечить то, что им знакомо. А я только кажусь
таким же, как другие люди.
- Ты устроен, как другие люди.
- Неверю.Каждыйчеловекзапрограммирован наопределенную
продолжительность жизни. Хотя бы приблизительно. Возможно, программа эта
отрабатывается в утробе матери. Ты тоже не знаешь, как эта система
действует. Все эти годы ты гнал себя к практическому результату. На
философскую сторону дела взглянуть не удосужился.
- На философскую? - спросил Ржевский раздраженно. - А может, на
мистическую?
В кабинет заглянула Гурина подписать бумаги о питании для новых
обезьян. Ржевский подписал, не читая.
- О чем мы говорили? - спросил он, когда Гурина ушла.
- О том, что ты, отец, боишься провала эксперимента больше, чем моего
разрушения. Не бойся, независимо от конечного результата эксперимент
великолепен. Ты все делал точно.
- Балбес! Ты же мой сын.
- Ты давно это понял?
- Помнишь, ты заходил ко мне на днях, копался на антресолях в старых
черепках? Я не очень хотел, чтобы ты уходил.
- Я снова видел Дубова. Он обещает меня взять в экспедицию. Тебя тоже
звал. Он до сих пор убежден, что ты стал бы великим археологом.
- Может быть. Только это скучно.
- Мне так не кажется.
- В твоем возрасте я еще жалел иногда, что сижу в лаборатории. Это у
нас общее детское увлечение.
- А если для меня это важно и сейчас?
- Не отвлекайся. У нас есть проблемы и поважнее.
Иван пожал плечами. Если в самом деле человек должен всю жизнь
выбирать дороги, то отец очень далеко ушел по своей. И уже не может
понять, что проблема выбора на распутье, решенная им, может быть не решена
Иваном до конца.
- Ты авторитарнее меня, - сказал Иван. - Перед тобой серия задач. Это
и есть твоя жизнь. Решил одну, решаешь другую, и самочувствие подопытных
кроликов тебя не волнует.
- Самоуничижение паче гордыни.
- Я не о себе, отец.
Иван встал, подошел к окну. Снег сохранился только под деревьями и в
тени, за домом. Над белыми домами у горизонта шли высокие пушистые облака.
Таких зимой не бывает. Если утром лечь в степи и смотреть в небо, то очень
интересно следить, как они переливаются, меняя форму, и мысленно угадывать
эти изменения, представляя себя небесным скульптором.
- О ком же? - услышал он настойчивый голос отца. - О ком же? Ты меня
слышишь?
- О твоем давнем эксперименте. С Лизой. Тогда, тридцать лет назад,
Виктор сказал тебе, что ты должен выбирать между Лизой и наукой. А ведь
выбирать не надо было. Просто тебе удобнее было выбрать.
- При чем тут Виктор?
- Он очень вовремя пугнул тебя.
- Не помню.
- Я мог бы написать исследование о свойствах человеческой памяти. Как
ловко она умеет выбрасывать то, что мешает спокойствию и благополучию ее
хозяина. Ты ее мог найти и вернуть.
- Как ее найдешь, если даже адрес... - Вдруг Ржевский замолчал. И
Иван понял, почему. Он отвечал как бы чужому человеку, а вспомнил, что
говорит сам с собой.
За окном налетел ветер, и деревья в парке дружно склонились в одну
сторону, помахивая вороньими гнездами на вершинах.
- Не так, - сказал Ржевский. - Конечно, я сначала боялся ее
возвращения. А потом смог жить без нее. Если бы я хотел найти, то нашел бы
и в Вологде. Но никакого разговора с Виктором я не помню.
- Он в самом деле ничего не решал, - ответил Иван. - Дело только в
нас.Ты выбрасываешь что-то из головы, прячешь в подвалах мозга,
забрасываешь сверху грудой тряпья... А я не могу спрятать твое добро в
свой подвал. Гнет прошлого - для тебя застарелая зубная боль. Не больше. А
что, если в каждом человеке, независимо от его восприятия собственной
жизни, таится неосознаваемая им некая шкала важности поступков для
развития его личности? И на той шкале твой разрыв с Лизой оказался
чрезвычайно важен. Тебе ведь хотелось все бросить, бежать к ней... А ты
вместо этого мчался на чрезвычайно ответственную конференцию в Душанбе.
- Погоди. - Ржевский тоже поднялся, подошел к окну и встал рядом с
сыном, поглядел на облака. - Как они меняют форму. Я раньше любил на них
смотреть... О чем я? Да, ты все время стремишься отделиться от меня, стать
самостоятельной личностью. Я тебя понимаю. Но ты же сам себе мешаешь! Пока
ты копаешься в моем прошлом, ты связан со мной. Так убеди себя: это не мое
прошлое! Это прошлое Сергея!
- Я не могу жить, пока не разгребу твои подвалы.
- Ну почему же?!
- Потому что я твоя генетическая копия. Если ты вор, я должен понять,
почему, чтобы самому не стать вором. Если ты убийца, предатель, трус,
эгоист, я должен понять, унаследовал ли я эти твои качества или смогу от
них избавиться.
- И ты тоже думаешь, что я убийца?
- Унаследовав твою память, я ни черта не понял!
- Неужели в моем прошлом нет ничего, что бы тебя радовало? - Ржевский
попытался улыбнуться.
- Есть, - сказал Иван, повернувшись к нему и глядя прямо в глаза. -
Есть вечер на берегу Волхова, когда рядом сидел Пашка Дубов, а потом
пришел Коля с печатью...
- Это чепуха, - уверенно произнес Ржевский. Он не поверил. Он
вернулся к письменному столу, полистал зачем-то настольный календарь.
Вздохнул. - Будь другом, отдохни сегодня. Завтра консилиум. Хочешь, я
попрошу Ниночку с тобой погулять?
- Ей надо заниматься, - ответил Иван.
38
На месте врачей Иван не стал бы рисковать - загнал бы себя в клинику,
и с плеч долой.
Если он начнет доказывать врачам, что дело в чрезмерной нагрузке на
мозг, они ему или не поверят, или залечат... Нет, даваться нельзя.
С утра Иван послушно подвергся всем анализам, потом заявил Ниночке,
что в ее заботе не нуждается. Ниночка почуяла неладное, но промолчала -
верный ребенок.Потом Иван сунул в карман зарплату,институтское
удостоверение, оделся потеплее и вышел в сад.
Из сада он знакомой тропинкой, скользя по подтаявшему снегу, прошел к
автобусной остановке. Чувствовал он себя погано, но надо было держаться.
Вышло солнце. Было тихо, чирикала какая-то весенняя птаха.
Почему-то он вспомнил, что Виктор всегда ходит обедать в столовую на
улице Чернышевского, там у него все официантки знакомые и пиво оставляют -
видно, при какой-то случайной встрече похвастался... К этой столовой Иван
и поехал. Там Виктора не было. Тогда Иван вышел на улицу - в столовой было
душно, а от запахов, в общем обыкновенных, Ивана мутило - тоже плохо