Произведения Кира Булычёва
Публикации о Кире Булычёве
ГЕРКУЛЕС И ГИДРА
амколдовали, но меня это мало интересовало. Мне было хорошо. И было бы еще
лучше, если бы не эта пластинка. Я вдруг представил, что Томат вернулся из
кино и сразу бросился искать пластинку, а ее нет. Представляете, что тогда
поднимется за скандал! Тихий такой скандал, вежливый, лучше утопиться! Я
сидел и смотрел, как неосторожно эту пластинку ставят на проигрыватель, но
взять ее и унести было неловко. Не могу же я показать, что боюсь какого-то
Томата.
Но все на этом этапе обошлось.
Часов в одиннадцать Манин, вернувшись из гаража, приказал нам
расходиться, потому что подъем в семь, а в половине восьмого всем
приказано быть готовыми к эксперименту.
Я с облегчением забрал пластинку, сунул в конверт и, позвав Макара,
пошел домой. Мы с Макаром живем недалеко друг от друга, на другом от школы
конце улицы. Светила луна, было тихо, даже собаки не брехали.
Макар молчал, был погружен в мысли. Я спросил его, нравится ли ему
Шурочка, он даже не понял моего вопроса.
- Игорь Маркович обещал меня взять к себе в институт, - сказал он, и
я понял, что любые разговоры с этим чудаком обречены на провал.
Сами понимаете, я свою улицу знаю как пять пальцев. Я могу пройти по
ней с завязанными глазами в любое время года. И знаю на ней каждую
рытвину.
- Ну ладно, - сказал я, - с тобой каши не сваришь.
- И вообще, - ответил Макар, который, оказывается, запомнил мой
вопрос о Шурочке, - как ты можешь задавать вопросы о Шурочке, если завтра
ты умрешь.
Если бы он при этом улыбнулся или еще что, я бы так не удивился. Но
он сказал это неожиданно и так серьезно, что я споткнулся о колоду,
лежащую у ворот дяди Христо, и полетел вперед, приземлившись точно на
пластинку, и в ночной тишине поселка услышал, как она раскололась. Я лежал
в ужасе. А он остановился надо мной и смотрел на меня сверху. И я глупо
спросил:
- Почему умру?
- Потому что, - ответил он спокойно. Как будто и не заметил, что я
лежу на земле. - Ничего подобного ни ты, ни археология еще не видели.
И с этими словами он повернулся и пошел через дорогу к своему дому.
А я, про себя проклиная его последними словами, поднялся, поднял
превратившуюся в кучу осколков пластинку и побрел домой, моля бога, чтобы
Томат еще не вернулся из кино.
Из кино он вернулся, но уже лег спать и вежливо аккуратно посапывал в
своей комнате.
Я прошел к себе, спрятал разбитую пластинку под кровать и лег спать.
И даже, несмотря на мое расстройство, сразу заснул.
2
Утром Томат встал затемно и отправился с Христо ловить рыбу. Так что
пропажи пластинки он не заметил. Я вздохнул с облегчением, потому что я
умею забывать о неприятностях, если они случаются не немедленно, и пошел к
школе.
Хоть было лишь начало восьмого,все уже поднялись. Все были
возбуждены, как будто нашли на раскопке статую Венеры. Двери в гараж были
широко открыты, там суетились Макар с Кроликом, Игоречек разговаривал с
Маниным.
Потом Манин обратился к нам.
- Коллеги, - сказал он. - У нас есть еще несколько минут, и я сейчас
хочу сделать вам сообщение. Давайте пойдем в столовую.
Мы пошли за ним в школьную столовую и расселись на небольших стульях
у покрытых пластиком столов. Манин встал у раздачи, где стояли горой еще
не мытые тарелки, закурил, потом сказал:
- Не обижайтесь, что я раньше вам обо всем этом не рассказал. Хотя
многие уже слышали об опытах нашего гостя. Но все еще было покрыто туманом
неизвестности. Сегодня же он должен рассеяться.
Туман неизвестности - это Манин хорошо сказал. Я люблю таинственные
слова. Меня и археология привлекает своей таинственностью. Ты никогда не
знаешь, что тебе откроется за поворотом. Сами понимаете, нам всем хочется
открыть какой-нибудь храм или богатое захоронение. Все археологи любят
посетовать: ах, не дай бог нам богатое захоронение. Мы ненавидим эти
золотые украшения и бриллиантовые короны. Сразу приедет фининспектор, надо
охрану ставить, и это проклятое золото затмевает чисто научное значение
наших раскопок. Одна надпись, даже неполная, дороже всего золота мира. Но
я думаю, что они лицемерят. В самом деле, тому же великому Манину всегда
приятно, когда про него говорят: это тот человек, который откопал
волшебный клад в кургане Седая могила. Там было восемь ваз и так далее...
А кто читает археологические отчеты? Только такие любители, как я. Кстати,
Манин обещал мне осенью прислать свои статьи за последние годы. Думаю, не
обманет.
Ну вот, я и отвлекся. Я и на уроках отвлекаюсь. Я как-то плыл на МРТ
в Таганрог, стоял на палубе, задумался, и мне показалось, что я на берегу.
Я сделал шаг вперед и нырнул в воду. Хорошо еще, что плаваю как рыба.
- Принцип изобретения нашего дорогого гостя, - продолжал между тем
Манин,- заключается в том, что при изготовлении любого предмета
нарушается не только форма исходного сырья, но и неуловимые обычными
приборами связи в самих молекулах. Вот эта амфора, которую вчера отыскал
наш Костя, - тут я немного покраснел, потому что приятно, когда Манин
помнит о твоих скромных заслугах, - когда-то была куском глины. Потом ее
замесили, положили на гончарный круг, вылепили, затем сунули в печку,
обожгли, раскрасили. В принципе, это все тот же кусок глины. Но в ином
облике. По химическому составу амфора не отличается от глины, из которой
она сделана. Но эта глина помнит, какой она была когда-то.
С философской точки зрения тут что-то было. Я так и сказал, хоть не к
лицу простому рабочему,недостигшему совершеннолетия,перебивать
профессора. Но у нас демократия.
- Давайте не будем углубляться в философию, - сказал Манин, выслушав
меня. Шурочка почему-то хихикнула, можно подумать, что вчера вечером она
со мной вовсе не танцевала. Ну я и закрылся в себе.
- Мне важен принцип, - сказал Манин. - Я хочу, чтобы вы его поняли
так, как его понял я. Технических деталей процесса мы не поймем.
Это вы не поймете, хотел бы я добавить, но, разумеется, промолчал.
Хватит с меня Шурочкиных улыбок. Но ведь Макар-то понял лучше любого
профессора. Иначе бы эту установку готовил бы к работе Манин, а не Макар.
- Каждая вещь, - сказал Манин, - имеет память. Это не память в
понимании живых существ, а память молекулярная. Моя рубашка помнит, что
была когда-то коробочкой хлопка, этот стол помнит, что рос в лесу, даже
песчинка на берегу помнит о том, что была частью расплавленной магмы.
Эта идея всем понравилась, и некоторые студенты начали шутить, потому
что люди такого склада всегда стараются шуткой скрыть свою растерянность
перед сложностью мира. Я замечал это и раньше. Я же становлюсь совершенно
серьезен. И сразу перехожу к сути дела.
- Если бы предметы помнили о своем прошлом, то теоретически можно их
заставить это прошлое нам показать, - сказал я.
Некоторые засмеялись вслух, а Манин сказал:
- Костя, от того что Макар тебе рассказал все раньше, не исходит, что
ты можешь демонстрировать так называемое знание.
- Чего! - я даже возмутился. - Макар мне ни слова не сказал. Я сам
догадался.
Тут все на меня зашикали. В человеческом обществе все теоретически
равны, но попробуй только оказаться умнее окружающих. Сожрут. Так что я
окончательно и бесповоротно замолчал и даже хотел уйти, но пересилил себя.
И остался.
- Ладно, - сказал Манин, - пошли в гараж.
Шурочка подошла ко мне, потому что я отстал. И сказала:
- Скажи, вы, акселераты, обязательно должны свой нос всюду совать?
- Я думал,-ответил я с достоинством,-что нахожусь в
демократическом коллективе, и получил по носу. Заслуженно.
- Демократия не означает неуважения, - заметила Шурочка. - Мальчикам
не следует стараться быть умнее, чем академики. Всему свое время. Тебе
надо еще учиться, учиться и учиться...
- Ладно, шутки в сторону, - сказал я, потому что не умею долго
обижаться.
В самом деле мне было очень интересно узнать, какое можно придумать
практическое приложение идее о том, что все вещи мира имеют память.
Как вы знаете, у меня пятерки по истории, геометрию я тоже люблю, но
в математике и предметах, где надо иметь дело с голыми цифрами, я профан.
Свет я, конечно, в доме починить могу, но уже приемник для меня всегдашняя
загадка. Мне проще прожить без приемника, чем копаться в безымянных
проводах и схемах. Так что описание их установки было бы, наверно,
смешным, если бы я за это взялся. Они перетащили сюда все, что уместилось
в фургоне, и в расположении приборов, ящиков и панелей не было никакой
логики. К тому же все было смонтировано неаккуратно. Провода провисали,
под одним из контейнеров был положен кирпич, а в другом была вмятина.
Разумеется, этого никто, кроме меня, не заметил. Все стояли, открыв рты.
Гуманитарии, но далекие от искусства.
Манин уже снова забрался на трибуну. В переносном смысле. Он взял в
руки нечто вроде подноса, на котором лежал наш Геракл.
- Вот, - сказал он.
Надо снова отвлечься, вы уж меня простите. Геракла нашли при мне.
Правда, без моего участия. Шурочка тогда подошла к одной нашей девочке,
что обскребывала ножом угол каменной плиты, и вдруг закричала ей: <Стоп!>
Все, разумеется, прекратили работу. Такой крик мог означать лишь одно
- бесценный клад!
Но это был не клад. Просто зоркий взгляд Шурочки уловил в желтой
породе и