Произведения Кира Булычёва
Публикации о Кире Булычёве
Половина жизни
али вкоридоре. Попал он на уборщиков, и они его сильно помяли, пока других
глупышек звали, а он сопротивлялся. Я в коридоре была, услышала шум,
побежала туда, но опоздала. Его уже посадили в отдельную камеру, новый
замок делали. Вижу - другие трепанги волнуются, беспокоятся в клетках. Я
попыталась тогда пробраться в камеру к трепангу, которого отделили.
Глупышки не пускают. Током не бьют, но не пускают. Тогда я решила их
переупрямить. Встала около двери и стою. Дождалась, пока они дверь
откроют, и успела заглянуть внутрь. Трепанг лежит наполу,весь
израненный. Тогда я пошла в лабораторию, собрала там свою медицинскую
сумку - ведь не в первый раз приходится здесь выступать неотложной помощью
- и пошла прямо в камеру. Когда глупышка хотел меня остановить, показала,
что у меня в сумке. Глупышка замер. Я уже знала - они так делают, когда
советуются с Машиной. Жду. Прошла минута. Вдруг глупышка откатывается в
сторону - иди, мол. Я просидела около трепанга часа три. Гоняла глупышек,
словно своих санитарок. Они мне и воду принесли, и подстилку для трепанга,
но одного я добиться не смогла - чтобы привели еще одного трепанга. Ведь
свои лучше меня знают, что ему нужно. И самое удивительное, в тот момент,
когда глупышек в камере не было, трепанг снова зашипел, и в его шипении я
разобрала слова: "Ты чего стараешься?" Я поняла, что он запомнил, как я с
ним разговаривала, и старается мне подражать. Вот тогда я первый раз за
много месяцев по-настоящему обрадовалась. Ведь он не только подражал, он
понимал, что делает.
...Меня удивляло, как быстро они запоминали мои слова, и, хоть им
трудно было их произносить - рот у них трубочкой, без зубов, - они очень
старались. Я все эти дни и недели жила как во сне. В хорошем сне. Я
заметила в себе удивительные изменения. Оказалось, что нет на свете
существ приятней, чем трепанги. Поняла, что они красивые, научилась их
различать, но, честно скажу, ровным счетом ничего в их шипении и
пощелкивании я не понимала. Да и сейчас не понимаю. Я их учила, как только
была возможность, - мимо прохожу, слово говорю, разные предметы проношу
рядом с клеткой, показываю, и они сразу понимают. Они выучили, как зовут
меня, и, как завидят (если рядом глупышек нет), сразу шипят: "Нашешда,
Нашешда!" Ну как малые дети! А я узнала на огороде, что они любят. И
старалась, чтобы их подкормить. Хоть и еда у них вонючая - так и не
привыкла к этому запаху. Глупышки по части трепангов имели строгий наказ
Машины - на волю их не отпускать, глаз не сводить, беречь и не доверять.
Так что я не могла открыто с ними видеться. А то бы и меня заподозрили. И
вот тоже удивительно - сколько я провела здесь времени, и была для
глупышек неопасна. Одна была. А вместе с трепангами мы стали силой. И я
это чувствовала. И трепанги мне говорили, когда научились по-русски. И вот
наступил такой день, когда я подошла к их клетке и услышала:
- Надежда, надо уходить отсюда.
- Ну куда отсюда уйдешь? - ответила я. - Корабль летит неизвестно куда.
Где мы теперь, никому не ясно. Ведь разве мы сможем управлять кораблем?
И тогда трепанг Баль ответил мне:
- Управлять кораблем сможем. Не сейчас. После того, как больше узнаем.
И ты нам нужна.
- Смогу ли я? - отвечаю.
Тут они вдвоем заверещали, зашипели на меня, уговаривали. А я только
улыбнулась. Я не могла им сказать, что я счастлива; Все равно - вырвемся
мы отсюда или нет. Я и трепанги - какой союз! Посмотрела бы Оля на свою
старуху мать, как она идет по синему коридору мимо запертых дверей и
клеток и поет песню: "Нам нет преград ни в море, ни на суше!"
- В общем, она нашла единомышленников, - ответил кратко Павлыш на
разгневанные требования Дага читать вслух. - Поймите, я же в десять раз
быстрее проглядываю эти листки про себя.
- Вот уж... - начал было Даг, но Павлыш уже читал следующий листок.
"Несколько дней я не писала. Некогда было. Это совсем не значит, что я
была занята больше, чем всегда, - просто мысли мои были заняты. Я даже
постриглась покороче, долго стояла перед темными зеркалами, кромсая
скальпелем волосы. За что я отдала бы полжизни - это за утюг. Ведь никто
меня не видит, никто не знает здесь, что такое глажка, никто, кроме меня,
не знает, что такое одежда. А ведь сколько мне пришлось потратить времени,
чтобы придумать, из чего шить и чем шить. Хуже, чем Робинзону на
необитаемом острове. И вот я стояла перед темным зеркалом и думала, что
никогда не приходилось мне ходить в модницах. А уж теперь, если бы я
появилась на Земле, вот бы все удивились - что за ископаемое? Сейчас, по
моим расчетам, на Земле идет шестидесятый год. Что там носят женщины? Хотя
это где как. В Москве-то, наверно, модниц много. А Калязин - город
маленький. Вот я и отвлеклась. Думаю о тряпках. Смешно? А Баль, это мой
самый любимый трепанг, ради того, чтобы выучить получше мой язык, пошел на
жертву. Порезался чем-то страшно. И глупышки меня на помощь позвали. Я тут
у них уже признанная "скорая помощь". Я Баля ругала на чем свет стоит, а
не учла, что он памятливый. Вот он теперь все мои ругательства запомнил.
Ну,конечно,ругательства не страшные - голова садовая,
дурачина-простофиля - такие ругательства. Раз я имею свободу движения по
нашей тюрьме, то у меня теперь две задачи - во-первых, держать связь между
камерами, в которых сидят трепанги. Во-вторых, проникнуть за линию фронта
и разузнать, где что находится. Вот я и вспомнила военные времена".
Следующий листок был коротеньким, написан в спешке, кое-как.
"Дола три раза заставлял меня ходить за перегородку, в большой зал. Я
ему рассказывала. Дола главный. Они, видно, решили между собой, что моей
помощи им мало. Должен пойти в операторскую Баль. До переборки я его
доведу. Дальше у него будет моя бумажка с чертежом. И я останусь у
переборки ждать, когда он вернется. Страшно мне за Баля. Глупышки куда
шустрее. Пойдет он сейчас - в это время почти все они заняты на других
этажах".
Запись на этом обрывалась. Следующая была написана иначе. Буквы были
маленькими, строгими.
"Ну вот, случилось ужасное. Я стояла за перегородкой, ждала Баля и
считала про себя. Думала, если успеет вернуться прежде, чем я досчитаю до
тысячи, - все в порядке. Но он не успел. Задержался. Замигали лампочки,
зажужжало - так всегда бывает, если на корабле непорядок. Мимо меня
пробежали глупышки. Я пыталась закрыть дверь, их не пускать, но один меня
так током ударил, что я чуть сознание не потеряла. А Баля они убили.
Теперь он в музее. Мне пришлось скрываться у себя в комнате, пока все не
утихло. Я боялась, что меня запрут, но почему-то меня они всерьез не
приняли. Когда я часа через два вышла в коридор, поплелась к огороду -
пора было витамины моей драконихе давать, - у дверей к трепангам стояли
глупышки. Пришлось пройти, не глядя в ту сторону. Тогда я еще не знала,
что Баля убили. Только вечером перекинулась парой слов с трепангами. И
Дола сказал, что Баля убили. Ночью я переживала, вспомнила, какой Баль был
милый, ласковый, красивый. Не притворялась. В самом деле очень переживала.
И еще думала, что теперь все погибло - больше никому в операторскую не
проникнуть. А сегодня Дола объяснил мне, что не все потеряно. Они,
оказывается, могут общаться, дажесовсемневидядругдружку,
разговаривать, пользуясь какими-то волнами и на большом расстоянии. И вот
Баль потому и задержался, что своим товарищам передавал все устройство
рубки управления нашего корабля и свои по этому поводу соображения. Он
даже побывал у самой Машины. Он знал, что, наверно, погибнет - он должен
был успеть все передать. И Машина убила его. А может, и не убивала - она
ведь только машина, но так и получилось. Каково, думала я, было моим
прадедам - они ведь крепостные, совершенно необразованные. Они считали,
что Земля - центр всего мира. Они не знали ничего о Джордано Бруно или
Копернике. Вот бы их сюда. А в чем разница между мной и дедом? Я ведь хоть
и читала в газетах о бесконечности мира, на моей жизни это не отражалось.
Все равно я жила в центре мира. И этот центр был в городе Калязине, в моем
доме на Циммермановой улице. А оказалось, моя Земля - глухая окраина..."
Даг что-то говорил Павлышу, но тотнеслышал.Хотяотвечал
невразумительно, как спящий тому, кто будит его до времени.
"Первый раз за все годы проснулась от холода. Мне показалось, что
трудно дышать. Потом обошлось. Согрелась. Но трепанги, когда я к ним
пришла, сказали, что с кораблем что-то неладно. Я спросила, не Баль ли
виноват. Они ответили - нет. Но сказали, что надо спешить. А я-то думала,
что корабль вечный. Как Солнце. Дола сказал, что они теперь много знают об
устройстве корабля. И о том, как работает Машина. Сказали, что у них дома
есть машины посложнее этой. Но им нелегко бороться с Машиной, потому что
глупышки захватили их, как и меня, врасплох. И без меня им не справиться.
Готова ли я и дальше им помогать? "Конечно, готова", - ответила я. Но ведь
я очень рискую, объяснил мне тогда Дола. Если им удастся повернуть корабль
или найти еще какой-нибудь способ вырваться отсюда, они смогут