Произведения Кира Булычёва
Публикации о Кире Булычёве
Навигация по страницам: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Голые люди
зжал прыщавый и измученныйамебной дизентерией двадцатилетний мистер Джонс в сопровождении иссохшего
от скуки и сознания собственного величия англиканского миссионера, то
теперь можно ожидать, что армейского майора сменит чиновник из Танги в
сопровождении буддийского наставника. А результат будет тем же. Плачевным.
- Что вы говорите, профессор? - спросил Мангучок.
Я задумался и начал бормотать вслух - непростительная черта для
ученого, но простительная для старого склеротика, каковым я, к сожалению,
становлюсь.
Уже подкрался вечер, и стало прохладно. Я люблю свежий воздух и морской
ветер. Польская молодая леди с видом послушной ученицы что-то писала в
блокноте. Она уже готовилась выступать с докладами на партийных собраниях
в своем родном университете, а может, строчила статью для популярного
журнала. Какое несчастье эти популярные журналы! Скольких способных
молодых ученых они развратили легким куском хлеба! Из палатки доносился
храп русского толстяка. Я с ужасом подумал, что вынужден буду делить с ним
палатку и не смогу толком выспаться. Видно, становлюсь стар для
экспедиций. Я уже с тоской думал о ванной в гостинице Танги. Эту
экспедицию надо было завершать. Все равно настоящих полевых исследований
мы провести не сможем. Для этого нужны месяцы работы, жизни среди дикарей.
Мы выступаем здесь в роли зевак, пришедших поглядеть на аутодафе. Жизнь
осужденного нам все равно не откроется. Оставить дикарей в покое - вот
единственное спасение. Забыть. В конце концов, их система верований
повторяет те, что сложились в этих местах тысячи лет назад, уровень их
материальной культуры настолько низок и банален, что можно изучать его на
Филиппинах или в Малайе. Ничего нового...
Но мое мнение не будет принято во внимание.
Я направился к реке, которая невнятно шумела внизу. Мне хотелось побыть
одному. Я вдруг понял, что давно и сильно устал. Я езжу по этим
конгрессам, летаю в самолетах и сижу в президиумах не потому, что мне
этого хочется, а потому, что не знаю иного занятия, не могу отказать
инерции, цепляюсь за видимость жизни, которая давно уже кончилась. Я в
какой-то степени такой же оторванный от мира дикарь, как и жалкие
обитатели пещеры.
Не знаю, сколько я прошел, но мне пришлось остановиться, потому что
путь мне преградили густые заросли бамбука. Несколько секунд я простоял,
тупо глядя на стену зеленых ветвей, на чуть колышащиеся под вечерним
ветерком узкие листья, не совсем соображая, что я делаю и почему здесь
стою. И тут я понял, что в кустах кто-то есть. Я пригляделся. Темное
человеческое тело мелькнуло в полутьме и растворилось среди ветвей. Я
понял, что не только мы изучаем дикарей, но и дикари проявляют желание
изучить нас.
Я повернулся и, спотыкаясь о корни, поспешил обратно. Я не оборачивался
и старался не думать о том, что в спину мне может вонзиться дротик.
Анита Крашевская
Я проснулась рано, в начале рассвета. Оглушительно, словно палкой по
висящей на веревке простыне, прохлопала крыльями какая-то ночная птица.
Я спала в палатке одна - больше женщин в нашем лагере не было. Я стала
думать о том, что дома лежит неоконченная работа, которую надо кончить, и
обязательно через месяц, потом почему-то представила себе, что мама сейчас
уже встала и гремит на кухне посудой. Сейчас зашумит кофемолка... Где я?
Тут закашлял кто-то совсем рядом. Я удивилась и вернулась сюда, в
лигонские горы. А ведь этим дикарям, если они знают, что мы прилетели,
ничего не стоит пройти две мили и залезть в палатку. Сейчас откинется
полог и там покажется злобная физиономия. Странно, подумала я, не отрывая
взгляда от полога, почему-то никогда мне еще в моих экспедициях не
приходила в голову такая мысль. Неужели нервы расшатались? Или в этих
дикарях была особая враждебность, особая дикость, которую чувствуешь кожей
и которую нельзя объяснить. Как будто эти дикари были первобытнее, чем
возможно для человека, будто они пришли откуда-то из такого далекого
прошлого, когда человека еще и быть не могло...
Больше вот так лежать и ждать не было сил. Я поднялась и, стараясь не
сделать ни одного лишнего движения, оделась и подползла к выходу.
Белыми полотнищами туман тянулся по лагерю, поднимаясь снизу от реки.
Лес казался черной стеной, непроницаемой и непроходимой.
Никаких дикарей в лагере не было. Кашлял, оказывается, солдат, который
дремал, сидя у почти потухшего костра. Странный дребезжащий звук привлек
мое внимание. Я с минуту прислушивалась к нему и только потом сообразила,
что он доносился от палатки, где спали Никольсон и Вспольный. Кто-то из
них храпел. И тут же я поняла, кто, так как Никольсон, завернувшись в
одеяло, спал у костра. Сбежал, бедный профессор. Это мирное зрелище сразу
разогнало все мои рассветные сумеречные страхи. В конце концов ничего
страшного и не могло произойти. Мы на три дня вылетели в горы для того,
чтобы поглядеть на первобытное племя. Живем мы под охраной красивого
майора. Еще дней через пять я уже буду во Вроцлаве, поднимусь на третий
этаж старого дома на улице Мернича, и мой пес Доцент ахнет за дверью,
угадав на лестнице мои шаги.
Я присела на корточки у входа в палатку, раздумывая, вернуться ли
досыпать или зажечь фонарь и приняться за статью для "Дооколо свята"
- я обещала им очерк еще полгода назад, но никак не могла найти
времени, да и не было ничего достаточно увлекательного и сенсационного.
Пока я рассуждала, полог палатки, что стояла ближе других к лесу,
шевельнулся. Ага, подумала я, еще один встревоженный антрополог. Но это
был не антрополог. На поляну выполз директор Матур. Настроение у меня -
реакция на испуг и печальные мысли - было озорное. Мне вдруг захотелось
окликнуть его и спросить, не одолжит ли он мне пистолет поохотиться на
слонов.
Матур оглянулся. Прислушался. Вид у него был настороженный и в то же
время настолько перепуганный, что я решила: не стоит добавлять ему тревог.
Меня он не заметил - я сидела неподвижно. На полусогнутых ногах он
направился к лесу. Я подумала: он отправляется в кусты по нужде и при этом
жутко боится змей и тигров.
Зашуршали листья бамбука. Солдат проснулся было, взглянул в ту сторону
и ничего, конечно, не увидел. Я собралась уже вернуться в палатку, но тут
увидела еще одного бодрствующего. Им оказался майор Кумтатон. Армейские
палатки стояли по другую сторону поляны, и я увидела майора, когда он уже
подошел к костру.
Майор дотронулся до плеча солдата и, когда тот вскочил, остановил его
жестом, спросил что-то шепотом по-лигонски. Солдат отрицательно покачал
головой. Майор отошел от костра и секунду-две стоял, задумавшись. Потом
вдруг направился к той палатке, в которой жил Матур, откинул полог,
заглянул внутрь. Ага, подумала я, значит, он что-то подозревает. Майор
вернулся к солдату, они тихо поговорили, и майор отправился к лесу, а
солдат, будто и не дремал, начал расхаживать вокруг костра, оглядывая
палатки. Я поняла, что он сейчас увидит меня и тоже в чем-нибудь
заподозрит. Так что я тихонько заползла обратно и легла. Я не стала
зажигать фонарь и писать статью. И не спала. Меня мучила одна мысль: ведь
как только я догадалась, что майор отправляется в лес за Матуром, мне надо
было остановить его и предупредить, что у Матура есть пистолет. Ведь майор
об этом не знает.
Я лежала и ждала чего-то. Наверное, полчаса. Никто не возвращался. Я
слушала, как постепенно просыпается лес, как запела первая птица, как
начало светлеть и стенка палатки стала голубой. Наконец я поднялась снова,
подошла к солдату и постаралась втолковать ему, что ищу лейтенанта. Он
разбудил лейтенанта, и я сказала лейтенанту, что у Матура есть пистолет.
Лейтенант не сразу понял, в чем дело, он ведь не видел, как уходил
Кумтатон. Но когда понял, то принялся быстро, но многословно обсуждать
этот вопрос с часовым. Обо мне они забыли. Минут через десять лейтенант и
поднятый им солдат ушли в лес в ту сторону, где скрылся Кумтатон. А я
достала книжку и села на пороге палатки, стараясь читать и надеясь, что
скоро проснется повар и сварит кофе.
Майор Тильви Кумтатон
Разумеется, я не думал, что мой рапорт вызовет такую лавину событий.
Находясь в лесу, я не читал газет и о конференции в Лигоне тоже не
знал. Может, если бы знал и связал эти события вместе, то не спешил бы с
рапортом. В конце концов эти дикари жили в лесу тысячу лет и прожили бы
без мирового внимания еще два дня. Но, когда я спохватился, было поздно.
Губернатор сообщил обо всем в столицу, оттуда затребовали меня, и вот я
оказался на трибуне конференции и выглядел довольно глупо.
Решение направить профессоров в горы не было таким уж неожиданным, как
подумали сами профессора. Еще до того, как я вышел к микрофону, меня
остановил министр просвещения и стал говорить о важности международного
престижа для нашего небольшого государства.
Оказалось, идея свозить ученых к пещере уже родилась к тому времени в
мозгу министра. Дальше надо было только подтолкнуть ученых к тому, чтобы
они сами до этого додумались. Ученым всегда нужно оставлять инициативу.
Из небольшой, но разномастной компании, что отправилась с нами в горы,
я знал раньше двоих - русского культурного советника Вспольного, неплохого
человека, который удосужился выучить наш язык.
Вторым оказался директор Матур, который в прошлом доставил мне немало
неприятностей. К сожалению, я поздно узнал о том, что он заведует
хозяйством в нашей экспедиции, а когда пытался заявить в Лигоне, что
обойдусь