Кир Булычёв: Электронная Библиотека

Произведения Кира Булычёва

Публикации о Кире Булычёве

Навигация по страницам: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71

Операция "Гадюка"

ерти
недостоин.
- Я готов, - поспешил сказать Берия.
- Мне интересно узнать, - Хрущев проговорился, нарушив правило -
говорить только от имени партии, - в какие отношения вступали за спиной у
партии некоторые члены Политбюро, какой заговор они готовили... если,
конечно, они готовили какой-нибудь заговор.
- Кого именно ты имеешь в виду, Никита Сергеевич?
- А ты подумай, кто замышлял, кто устраивал заговоры, ты скажи всю
правду партии. И если в наших рядах есть невиновные, то на них не следует
напраслину возводить. Ни в коем случае. Меня интересует только объективная
информация. Мы, как ты знаешь, решили восстановить ленинские нормы
партийной и общественной жизни.
- Я сам настаивал...
- Помолчи. И поэтому совершенно недопустимы наговоры на верных сынов и
дочерей нашей партии. За это мы будем беспощадно карать, товарищ Берия.
Что за оговорка!
- Но если вы знаете нечто важное, государственно важное, то придется
вам об этом рассказать. Понял?
Хрущев поглядел в глаза Берии - получилось неубедительно: Хрущеву не
удалось вогнать себя в истинно гневное состояние.
- Как конкретно, понимаешь... это делать будем? - спросил Берия.
- Конкретно - сядешь и напишешь. И не то, что в бумаженциях, - это мы
уже изучили. Конкретно, по именам, никого не жалей. И если знаешь что обо
мне - пиши, говори, невзирая, понимаешь?
- А мне бумаги не дают, - сказал Берия. Это был не самый умный ответ,
даже глупый, но Хрущеву он понравился.
- Значит, так, - сказал он. - Ты расстрелян, Лаврентий Павлович. Казнен
по приговору суда.
Хрущев посмотрел на большие наручные часы.
- Полчаса назад расстрелян. Труп твой, как понимаешь, кинули собакам.
- А вот это недопустимо! - почему-то вырвалось у Лаврентия Павловича.
Хотя в той ситуации метод расправы с телом не играл решающей роли.
- Удивительный ты человек, Лаврентий, - сказал Хрущев. - Какие могут
быть запросы?
- Я - грузин, Никита Сергеевич. Для нас, жителей Кавказа,
надругательство над телом мертвого врага - позор для убийцы!
- А значит, ты никогда... ни разу? Все твои враги похоронены под
оркестр на Новодевичьем кладбище?
"Он еще улыбается! Ну, я до тебя доберусь, сука!"
Берия отвел глаза - они его выдают. Но теперь он знал: тибетские
мудрецы не соврали - он выберется отсюда, он еще покажет этому хохлацкому
недоумку!
- Молчишь? Ну и правильно делаешь. Кавказец нашелся! Да твое имя на
Кавказе будет проклятием!
- Врешь! Я национальный герой грузинского народа!
- Я тебе больше скажу. Твои грузины, конечно, нуждаются в святом, в
пророке. Так они пророком Сталина сделают. Молиться ему будут, тело его из
нашего Мавзолея к себе в Гори утащат, будут там шахсей-вахсей вокруг
танцевать!
- Это мусульмане - шахсей-вахсей.
- А, все равно, все вы чернозадые.
- Мы христиане.
- Вы христиане? А кто у нас большевик-ленинец, кто у нас
интернационалист?
Как тянуло Лаврентия Павловича оборвать эти кощунственные
провокационные высказывания. Но надо терпеть. Настоящий великий человек
отличается от политического авантюриста тем, что умеет терпеть. И ждет
нужного момента, чтобы ударить внезапно и беспощадно. Этому нас учил
великий Сталин.
- Сталина твои грузины святым сделают, - повторил Хрущев. - Для того
чтобы твое имя с навозом смешать. Так удобнее - есть мерзавец и есть
святой. Я тебе точно говорю.
- Я устал, - сказал Берия, - меня ноги не держат.
- Что делать, - вздохнул Хрущев, - второго стула в комнате нет, сам
видишь.
- Я на пол сяду, - сказал Берия.
Ему стало все равно. Он уже немолодой человек, он провел много недель в
ожидании ужасной несправедливой смерти. Он совершал ошибки в жизни, и его
можно критиковать, но за что же его так мучить?
- Ты получишь бумагу и канцелярские принадлежности, - сказал Хрущев. -
Ты будешь работать, ты запишешь все, что хранится в твоей голове. Я буду
знакомиться с твоими писаниями и, может, даже еще побеседую с тобой. Но
теперь учти одну вещь и заруби ее себе на носу: для всего мира, включая
нашу партию, включая членов Политбюро, - ты умер. Тебя нет. Ты - горстка
пепла в общей могиле. И ты не заслуживаешь иной участи, потому что земля
еще не носила такого злодея и убийцу, как ты. В любой момент я могу
прекратить эту отсрочку и ликвидировать тебя.
- Зачем мне писать? - Берия переступил с ноги на ногу. Его охватила та
тупость, что бывала на экзамене - становится все равно, только кончайте
ваш экзамен, господин учитель.
- Ты будешь писать, - сказал Хрущев. - Потому что, пока ты пишешь, у
тебя остается надежда, что я тебя помилую. Или надежда на то, что меня
сковырнут дорогие мои товарищи и соратники - знаю я им цену! Ты будешь
писать, потому что надеешься, что я использую тебя как союзника - тайного
или явного, что ты понадобишься мне как неожиданный свидетель на каком-то
еще процессе. Понимаешь?
- Мне приходилось давать такие обещания, - сказал Берия.
- А я тебе не даю обещаний. Я тебе обещаю, что тебя расстреляют, как
только ты напишешь последнее слово. Но не пытайся тянуть время. Может, я
тебе дам неделю, может, месяц... может, до Нового года. Но я тебя потом
расстреляю, потому что кому нужен человек, уже казненный, а?
И Хрущев засмеялся - громко и ненатурально.
Он не вставал, но подал какой-то знак - наверное, под столешницей была
кнопка.
Дверь заскрипела, вошел незнакомый капитан.
- Уведите, - сказал Хрущев.
- До свидания, Никита Сергеевич, - сказал Берия.
Хрущев не ответил и не посмотрел на него. Это был плохой знак.
Но ведь человека не убили в день, когда должны были убить.
Новая камера была совсем другой. Правда, тоже без окна.
Койка застелена простынкой - простыней Берия давно не видел. И подушка
в наволочке. Откуда-то притащили канцелярский стол без ящиков. Стопка
бумаги для пишущей машинки, нелинованная - он сразу попросил линованной, и
ему принесли две толстых общих тетради в синих клеенчатых обложках. Писать
пришлось карандашами, карандашей было три - если затуплялись, можно
позвать, чтобы сменили, - но он рассчитывал так, что трех заточенных
карандашей хватало на рабочий день.
Он установил себе рабочий день в четыре часа. Но это не значило, что
Лаврентий Павлович строчил не переставая. Он думал. Только приняв решение,
писал строчку или две. Он вел себя как поэт, создающий эпическую поэму, -
поэт ищет рифмы, старается не выпасть из размера, не нарушить гармонии.
Помимо того, что спешка не входила в планы Лаврентия Павловича, он
должен был идти правильным руслом, должен был дать компромат на своих
коллег по Политбюро, но сделать это так, чтобы обвинения были серьезными и
в то же время не погубили бы его, если Хрущев падет, дверь откроется и в
проеме окажется Георгий Максимилианович Маленков.
Лаврентий Павлович решил, что Хрущев его не убьет. Что со временем он
будет все нужнее новому вождю: в своей борьбе Хрущев будет вынужден
опираться на сведения, находившиеся в светлой голове шефа Госбезопасности.
Они станут союзниками.
Беда заключалась в том, что, составляя досье на Маленкова и Молотова -
главных врагов, - Берия не знал, что же происходит снаружи. Газет ему,
естественно, не давали, радио в "номере" не было. Попытки разговорить
охранников ни к чему не приводили. Охраняли его военные - опять военные,
но не те, что подчинялись Москаленке и Жукову, а какие-то другие военные.
И Берия никак не мог раскусить - кто их шеф. Он знал, что армия, как и
партия, также делится на смертельно враждующие кланы, он отлично помнил,
как на процессе Тухачевского и Гамарника Сталин разделался с ними руками
Блюхера и Егорова, чтобы вскоре на следующем процессе судить Блюхера и
Егорова руками следующего поколения маршалов.
Значит, как ни крути - ставку можно делать только на Хрущева.
Его присутствие рядом он ощущал все время - показания, отправленные из
камеры, возвращались порой с пометками на полях. Почерк принадлежал
Никите. И выражения его: не всегда грамотные, но с чувством.
По этим замечаниям Берия понимал, что Хрущев остается у власти - иначе
бы ему и не требовались показания на соратников. И кроме того, он понимал,
куда клонит Хрущев, чего ему надо.
Сначала он желал, чтобы основные показания шли против Маленкова. Причем
его интересовали не высказывания Маленкова против Хозяина, партии и лично
товарища Никиты Сергеевича. Нет, он должен был стать во главе шпионского
центра, нужны были связи с США и особенно желательно с Израилем, отношения
с которым испортились еще при Иосифе Виссарионовиче, когда начали громить
врачей-убийц.
Затем - судя по подсчетам Лаврентия Павловича, лишенного даже самого
паршивого календарика, к началу декабря - понадобилось включить в заговор
и Ворошилова. Чем-то Ворошилов насолил. Но главным руководителем
иностранного центра в Москве должен был стать Каганович. Что ж, насолим
Лазарю.
Лаврентий Павлович попросил женщину. Пускай она не будет красавицей, но
отсутствие женской любви приводит к нарушениям в организме, привыкшем к
любовным утехам. Он уже не может логически рассуждать и начинает страдать
забывчивостью.
Для того чтобы это пожелание дошло до глаз Никиты, Берия вписал его в
качестве отдельног
Навигация по страницам: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Все представленные материалы выложены лишь для ознакомления. Для использования их в коммерческих целях свяжитесь с правообладателями.
Яндекс.Метрика