Произведения Кира Булычёва
Публикации о Кире Булычёве
Навигация по страницам: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Операция "Гадюка"
деньги и должныбыли придумать, на что их истратить. На что победитель истратит гонорар?
На новое одеяло, чтобы мягче лежать у столика? Они страшно надоели друг
другу. И возможность с помощью игры, своего ума, своего таланта избавиться
от надоевшего конкурента - разве это не счастье?
- Вы монстр, Лаврентий Павлович, - сказала Лариса.
- Значит, они - монстры. Я ни с кем не играю на жизнь.
...Берия стоял под виселицей и смотрел, как оживает, цепляется за крохи
жизни отвисевший свое Кремерс.
- Может быть, вернем его? - вдруг спросил Мирзоян.
- И тогда вы лишитесь славного трофея, - сказал Хлопский. - Я лично за
то, чтобы историческая справедливость восторжествовала.
- Ах, как мне все это надоело, - вздохнул Мирзоян, или Дюка, как его
звали коллеги.
- Я за стремянкой пошел, - сказал главный судья.
- Какие у вас творческие планы? - спросил Берия. - Будем ли мы
свидетелями новых достижений?
Мирзоян не ответил. Он стоял, запрокинув голову и вглядываясь в лицо
повешенного соперника.
- Мне интересно смотреть на убийц, - сказал Берия. - А у вас такая же
психология?
- Молчи, палач! - ответил Мирзоян, он не смотрел на Берию.
- Когда-то, а значит - скоро, придет молодой волк и тебя сожрет.
- Этого не будет. Я навечно останусь молодым. Самым молодым чемпионом
мира, понял, мент поганый?
Слово "мент" пришло в язык позже, чем Берия ушел из мира. Поэтому он не
понял его, но ощутил оскорбительность.
- Я дождусь, когда тебя тоже повесят... чемпион! - в сердцах ответил
Берия. Хотя давал себе слово - забудь о мести! Это самый непродуктивный
способ сводить счеты с жизнью.
Берия отошел к Майоранскому и Лядову. Они продолжали играть, не обращая
внимания на разговоры у виселицы.
- Отойдем, - предложил он, - погуляем?
Его агентам не хотелось прерывать партию. Они относились к числу
истинных рыцарей шахматной игры, им она не надоедала, и им неинтересны
были корыстные и тщеславные расчеты великих шахматистов. После того как,
намаявшись в Чистилище, они отыскали для себя шахматный угол, их жизнь
приобрела новый смысл. Они даже не заметили, что эту жизнь им устроил
Лаврентий Павлович, который провел с ними беседы, долгие, за ненадобностью
торопиться, душевные, вытащил из них все, вплоть до мелких слабостей, и
обнаружил общую для Лядова и Майоранского страсть к шахматам. Это
позволило ему отправить их в шахматный лепрозорий, подальше от любопытных
глаз. Ну кто будет искать агентов Берии среди шахматистов? Какой прок от
шахматиста, который лишь об одном мечтает - чтобы его не трогали, не
выгнали с площадки.
- Сейчас, - сказал Майоранский, - у меня проходная пешка.
И продолжал метаться руками: кнопка на часах - фигура - кнопка -
фигура...
Пешка не прошла в ферзи. Лядов нашел опровержение на мастерском уровне.
Берия подумал, что если в чем-то и есть прогресс в Чистилище, то в
шахматной игре. Ведь мозги работают, кое-как, но работают. А это значит,
что могут обучаться.
Они прошли мимо виселицы.
Палач как раз спускал с виселицы тело Кремерса, короткое, широкое
костлявое тело.
Мирзоян, хоть ему не нужно бы трогать убитого, помогал палачу.
Берию охватило лукавое чувство. Оно всегда в нем жило. Если есть
жертва, а даже и не жертва, а просто человек рядом, то надо его поймать
так, чтобы можно было унизить. Это мальчишеское чувство. Испорченные
мальчики любят подложить учителю кнопку на стул, а на приеме, ставши
министром, подложить нижестоящему торт, почуяв на то желание вождя. Не под
каждого положишь.
- А ну, мальчик, - сказал Берия, - поможем главному судье, а то неловко
получается.
- На это есть перворазрядники, - сказал Майоранский, который дорожил
своим реноме кандидата в мастера. Лядов, перворазрядник, ничего не успел
придумать, прежде чем Берия подтолкнул его к виселице. И ему пришлось
подставлять руки.
- И ты иди, Лев Яковлевич, - сказал Берия. - Нехорошо бросать товарища
в беде. Скоро вам на задание выходить, а вы еще в бою не обтрепались.
Майоранский сделал шаг к виселице, но тут покойник, которого уже
вытащили из петли и укладывали на землю, шевельнулся, будто сделал попытку
вырваться.
Майоранский отшатнулся, схватил Берию за рукав и прошептал:
- Я боюсь, боюсь, я покойников боюсь!
- Кончай врать-то, - сказал Берия. - Что я, твоего дела не читал?
- Там неправда, все клевета, - откликнулся Майоранский.
Он так испугался, что потерял часть своего интеллигентного облика.
Майоранский всегда старался выглядеть настоящим интеллигентом, для чего
носил бородку клинышком. Так в советских фильмах изображали меньшевиков
или даже троцкистов.
Видно, он в том мире был полноват, отрастил брюшко, и ему шло бы
пенсне. Но здесь он потерял вес, не смог законсервироваться. Бывший
толстяк.
Таких здесь немало. Есть даже бывшие богатыри.
Берия с интересом смотрел на Майоранского. На лице профессора отражался
ужас и какой-то странный восторг.
Как же эти люди называются? Ему же говорили, есть специальное слово.
- Ты некрофил, - вспомнил Берия нужное слово.
- Ни в коем случае! Только не это!
- А что?
- Старый, нервный человек. У меня деликатная конституция.
Нужда в участии Майоранского уже миновала. Лядов помог Хлопскому
уложить труп на землю.
- Как ваше мнение? - спросил главный судья у профессора. - Он будет
жить?
- Без сомнения, - ответил Майоранский, не глядя на кадавра.
- Я протестую, и вы знаете почему, - вмешался Эдик Мирзоян. - Если бы
проиграл я, Кремерс добился бы моей смерти. Оживши, он станет моим злейшим
врагом. Всем известно, что случается с зомби.
Все согласились. Были уже случаи, когда недоубитые мертвецы
возвращались к жизни полоумными убийцами, неадекватными людьми. Порой из
всех человеческих чувств в них оставалась лишь месть. Они становились
бессмысленными и беспощадными охотниками за теми, кого полагали своими
обидчиками.
- Тогда надо голову отрезать, - сказал без радости Хлопский. Последняя
милость - так называлась эта процедура - входила в его обязанности.
- Я топор принесу, - вызвался Эдик.
Подошли другие шахматисты, стали смотреть на оживший труп, но Берия
подтолкнул Майоранского, который никак не мог сделать шага в сторону, где
их ждал Лядов. Лядов вытирал руки песком, он сохранил в себе разумную
брезгливость.
Берия шел в центре, шахматисты - справа и слева.
- Наше время наступило, - сказал он, когда они отошли на порядочное
расстояние от шахматной площадки. - Достигнуто решение.
Майоранский спросил:
- Вы гарантируете, что мы останемся живы?
- Я ничего не гарантирую, - сказал Берия. - Я не специалист.
- Я бы и сам не смог гарантировать, - заметил Лядов.
Лядов был похож на Суворова, но помоложе того фельдмаршала, которого
изображают на портретах, будто никто его раньше сорока и в глаза не видал.
Он был прям спиной, скор в движениях, и на голове поднимался
суворовский хохолок. Но лицо у этого молодого человека было немолодым -
оттого, что тонкую кожу лица изрезало множество морщин и морщинок.
Берия присел на поваленное дерево. Лядов послушно опустился рядом, а
Майоранский отошел в сторону. Он все время пытался держать дистанцию между
собой и Берией.
Лядову все это было интересно и даже забавно.
Майоранскому страшно. И страх его разделялся между Берией и предстоящим
заданием.
Он не мог понять, что же хуже.
Все хуже.
Майоранский был большим специалистом. Всемирно не известным. По ядам и
отравлениям.
Он был никому не известен, потому что всю жизнь проработал в самой
секретной лаборатории КГБ.
Его шеф, генерал Судоплатов, наблюдал за активной деятельностью
Майоранского со смешанным чувством брезгливости и возмущения. Для близких
людей у Судоплатова не было иного обращения к Майоранскому, как "эта
сволочь". Но он же сам подписал документы на орден Боевого Красного
Знамени после удачной смерти чехословацкого президента Бенеша, который
срывал все наши попытки осуществить в Праге настоящую революцию. А
сволочью Судоплатов называл Майоранского после того, как побывал у того на
опытах.
Это так и называлось - побывать на опытах.
Некоторым нравилось. Некоторые избегали таких визитов.
Майоранский проводил испытания ядов на глазах у генералов, чтобы они
были в курсе его изобретений и открытий. Некоторые не выдерживали криков и
мучений бывших писателей или инженеров. Одно дело, когда ты просто
избиваешь жертву сапогами или ломаешь ей пальцы. Это просто, это понятно
"детям" Дзержинского. Но иное дело, когда у тебя на глазах синий человек,
исторгая рвоту, хрипло молит о смерти, когда страшные корявые судороги
никак не приносят этой смерти, а Майоранский с помощью сотрудников делает
все, чтобы возвратить жизнь жертве только для того, чтобы назавтра
повторить опыт и выяснить, что же помешало подопытному преступнику
эффектно умереть вчера.
Когда Майоранский был посажен вместе с Судоплатовым, он получил
скромный срок - все же не палач, а ученый, - и принялся осыпать
соответствующие органы письмами и прошениями, доказывая, что всю жизнь
бескорыстно трудился на благо Родины, ничего не нажил, кроме гастрита и
геморроя, наг