Произведения Кира Булычёва
Публикации о Кире Булычёве
Навигация по страницам: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Тайна Урулгана
на золотых приисках много работаеткорейцев, приезжают целыми артелями.
На втором этаже было тихо. Костя прошел, стараясь не скрипеть
половицами, до двери в комнату Вероники. Оттуда доносились тихие голоса.
Говорили по-английски и невнятно.
Костя ревновал к Дугласу и, подавленный, пошел в кабинет к отцу,
который сидел за столом и крутил в пальцах ручку с золотым пером.
При виде сына он сказал:
- Живем как варвары.
- Ты им поможешь? - спросил Костя.
- Безусловно, - сказал Колоколов. - Пускай весь мир знает, что мы
всегда людям помогаем.
- Они к устью хотят?
- Дальше Булуна не уплывут.
Отец Колоколов поднялся из-за стола - большого красного дерева
сооружения, на нем танцевать можно. Этот стол купил отец в Иркутске за сто
пятьдесят рублей и гордился им не меньше, чем роялем, что стоял в гостиной.
- Поет она, стерва, нежно, - сказал он. - Как, понравилась?
- Я не обратил внимания.
- Врешь. Обратил. Но я не возражаю. Ты лучше на нее обращай, чем на
Нинку Черникову.
- Отец, не надо.
- Что, я не вижу, что ты к Черниковым частишь?
- У нас общие интересы.
- Знаю, какие интересы. По кустам обниматься. Дело твое, но жениться не
позволю. Иди. - В дверях догнал сына строгим голосом: - Смотри, чтобы
Нинка не забрюхатела.
- Отец!
- Я не о тебе пекусь. Семена Натаныча уважаю.
* * *
Мисс Смит вышла из своей комнаты уже к вечеру. Костя подстерегал ее в
нижней гостиной, читал книгу Герберта Уэллса, привезенную из Лондона,
потрепанную, совсем ветхую на первых двадцати страницах и почти новенькую
к концу, что свидетельствовало о неудачных попытках молодого человека ее
одолеть. Костя сидел на обитом бордовым бархатом диване под фикусом в
большой кадке и был почти не виден от лестницы. По лестнице сбежала, шурша
юбками, Вероника. За ней шел Дуглас Робертсон и тихо выговаривал ей, но
делал это так по-английски, что Костя ничего не понял.
Гости, разговаривая, приближались к дивану, на котором он сидел, и
Костя понял, что они его вот-вот увидят. Поэтому он поднялся, не выпуская
книги, и попросил по-английски прощения за то, что оказался на пути
гостей. Дуглас был недоволен, вытащил монокль и принялся рассматривать
Костю, словно тот был экзотическим животным, хотя за обедом они сидели
рядом.
- Ах! - воскликнула очаровательная Вероника. - Мы так виноваты, что
потревожили ваше уединение. Вы же понимаете по-английски?
- Немного, - сказал Костя, краснея.
- Садитесь, - сказала Вероника, будто Дугласа не было радом. - Я, с
вашего разрешения, посижу вместе с вами. Что за книгу вы читаете?
Она тонкими пальцами взяла книгу из руки Кости, увидела имя автора и
воскликнула:
- Герберт Уэллс! "Война миров"! Чудесный роман. А читали ли вы его
произведение под названием "Первые люди на Луне"?
- Вероника, - сказал Дуглас, - мы должны нанести визит полицейскому
комиссару. Он ждет нас.
- Сходите один, - сказала Вероника и уселась на диван.
- А как вы относитесь к Энтони Треллопу? - спросила она с улыбкой.
Костя в жизни не слыхал такого имени и потому ничего не ответил, лишь
глядел на девушку - воплощение европейской чистоты. От мисс Смит пахло
тонкими духами. Дуглас произнес английское проклятие, которого Костя не
понял, а Вероника не услышала, и покинул гостиную.
Снаружи его ожидал приказчик, который отведет его к приставу, чтобы тот
изучил бумаги и паспорта путешественников, потому что в этом и состоит его
служба.
А Вероника и Костя начали разговаривать. Вероника специально подбирала
простые выражения, чтобы Костя их понимал, а Костя от натуги вспомнил
многие английские слова, которых с Оксфорда не вспоминал.
Вероника расспрашивала его об отце, об их деле, о реке Лене, о
туземцах, а потом уговорила Костю повести ее на склад, где хранилась
пушнина. Отца не было, он ушел по делам на пристань. Костя дал рубль
Ахмету, который сидел в тот день на складе. Они прошли с англичанкой в
низкий с маленькими зарешеченными окошками сарай. Шкур было не так много:
зимние почти все уже вывезли, а летние меха не так хороши.
Меха свисали гроздьями. Вероника гладила их, мурчала, как котенок, была
уютная, ласковая. Костя оглянулся, не пошел ли за ними Ахметка.
Ахметка не пошел. Костя наклонился к розовому ушку, что выглядывало
из-под локона пепельных волос. От волос и уха пахло соблазнительно духами.
Вероника замерла, чувствуя приближение Костиных губ. Костя дотронулся
горящими губами до уха, и девушка сказала тихо:
- Ах, вы меня испугали!
- Простите, - сказал Костя. - Я нечаянно.
От растерянности он произнес эти слова по-русски, но девушка поняла его
правильно и совсем не рассердилась.
- Не надо этого делать, - сказала она тихо. И была в ее голосе и
решительность, и беззащитность, и Костя понял, что отныне он посвятит свою
жизнь, чтобы защищать и опекать эту несчастную девушку, благородное сердце
которой привело ее в сумрачный сибирский край.
Пальцы молодых людей встретились - горячие пальцы Кости и прохладные
пальцы Вероники. Костя дрожал и не мог двинуться с места.
- Эй, - позвал Ахметка, входя в сарай, - поглядели, и хватит. Хозяин
придет, ругаться будет.
Вероника кинула еще один взгляд на Костю и сожгла его сердце.
Вечером, уже позже, когда Костя был на улице, Косой сказал ему, что
матросы с "Радонежского" слышали, что эту английскую девицу ее кавалер
ночью бесчестил и она кричала. Костя не поверил, не хотел поверить, но
возненавидел холодного Дугласа.
* * *
Мистер Робертсон уже сносно говорил по-русски. Он начал изучать язык еще
в Лондоне, решив сопровождать Веронику в дальний путь, и не терял ни
одного дня в путешествии. Он не чурался разговоров с попутчиками в поездах
и кондукторами, крестьянами и полицейскими чинами. Склонность к
подражательству и настойчивость привели к тому, что Дуглас понимал все и
мог выразить любую мысль, правда, произношение его оставалось настолько
британским, что не каждый мог его понять. А Вероника, которая также
изучала язык этой страны, произносила слова правильно, ибо была награждена
от природы музыкальным слухом, но, к сожалению, знала мало слов и
совершенно не понимала грамматики.
Колоколов-старший в тот вечер часа два беседовал с мистером
Робертсоном. Любознательность в сочетании с подозрительностью заставила
его быть настойчивым. Ведь англичане впервые приезжают в Новопятницк. И
дело у них такое, по какому раньше люди сюда не попадали, - искать
пропавшую экспедицию. И девушка хороша собой, так хороша, что Колоколов
пожалел, что ему уже шестой десяток. А то бы... А что? Жениться, может
быть, и не женился, а иметь в любовницах настоящую английскую даму -
такого не удавалось ни одному сибирскому промышленнику от Читы до
Иркутска. А сомнения тоже были.
Сомнения вызывал Робертсон. Молодой, наглый, голову держит высоко, а по
глазам лжив. С первого же мгновения Ефрем Ионыч почуял холод между
молодыми англичанами - они не похожи на жениха и невесту. А если обман?
Тогда искать его надо в Робертсоне - с мисс Смит все ясно. Достаточно
открыть газету, чтобы понять - была такая экспедиция, вся Европа читала,
что молодая дочь путешественника отправилась в дальнее путешествие. Это
понятно, это по-христиански.
Но спутник - что за спутник? Какая может быть у него корысть?
Нельзя сказать, что Колоколов не верил в любовь. Сам был молод,
совершал глупости и не жалел о них. Потом сообразил, что не женщины ему
нужны, а он им. Все они смелые да недоступные, пока ты им даешь волю. А
если женщина видит, что ты без нее обойдешься, она начинает беспокоиться и
вот уже готова за тобой бежать. Ты только потерпи, не рви зеленое.
Может, и не стал бы Ефрем Ионыч тратить время на разговоры с мистером
Робертсоном, если бы Вероника не задела его сердце. Давно такого не
случалось, после той цыганки в Новониколаевске, а тому уже шесть лет.
Колоколов знал о ночном происшествии на пароходе - доложили. И
происшествие ему было непонятно. Как можно насильничать собственную
невесту? И какой мужик позволит себе лезть к женщине, если она не выкажет
согласия? Кто в этой паре хозяин, кто слуга? Равных людей не бывает...
Битых два часа Колоколов говорил с Дугласом, но, если не знаешь языка,
до сути человеческой не докопаться. Получалось, что мистер Робертсон как
бы сделал Веронике великое одолжение, оплатил все путешествие и горит
желанием совершить доброе дело.
Так они и расстались, поговорив бесполезно.
Колоколов пошел к себе в кабинет, бумажные дела накопились. Но не
работалось. В ушах стоял горловой Вероникин голос, а в глазах - ее
внимательный взгляд. Открытый, спокойный и бесстыжий.
Через полчаса Колоколов не выдержал, пошел по дому. А дом был пуст.
Ни гостей, ни сына.
Колоколов задул в кабинете лампу, сел у окна и стал смотреть на улицу.
А Костя гулял с Вероникой по набережной. Набережная - пологий спуск к
Лене за пристанью. Когда-то ссыльный анархист Прелюбодейко решил высадить
здесь аллею из лип - тосковал по своей Украине. Он их укутывал на зиму
дерюгой, разжигал костры - и сколько лет он прожил в Новопятницке, столько
эти деревья жили и даже выросли выше человеческого роста. Но потом
Прелюбодейко сгорел от чахотки. Перед смертью умолял, кричал людям, чтобы
не оставили его деточек. И все обещали. Колоколов тоже - аллею хотелось
спасти. Но зимой не собрались, забыли закутать - каждый думал, что другой
сделает.
Весной, когда липы не распустились, переживали. Отец Пантелеймон го