Произведения Кира Булычёва
Публикации о Кире Булычёве
Протест
/>- Я вас сейчас отпущу, - сказал я. - Только один вопрос.- Конечно, - сказала она покорно.
Было жарко, и вентиляторы под потолком гоняли горячий воздух. Подошел
портье и взял у меня букеты, за что я ему был крайне признателен.
- Как зовут вашего уважаемого председателя? - спросил я.
Девушка что-то прощебетала, и я попросил ее записать имя на листе
бумаги печатными буквами. Должен не без гордости сказать, чтона
прощальном банкете, после нескольких часов тренировки, яумудрился
прочесть все тридцать шесть букв подряд, за что был обласкан бурными
аплодисментами присутствующих. По той же причине я попросил разрешения
называть девушку Машей, на что она согласилась, хоть это звукосочетание не
имело ровным счетом никакого отношения к ее грациозному имени, состоявшему
из двадцати восьми согласных букв с придыханиями после четных.
- Итак, - начал я после того, как Маша кончила выводить буквы на
бумаге. - Каково ваше личное отношение к тому, что произошло?
Такой вопрос я мог задать и зная суть дела.
- Ой, - воскликнула Маша. - Мне так стыдно! Но меня подвели нервы.
- А вы подвели команду?
- Если бы только команду! Теперь, наверно, никого с нашей планеты не
будут допускать к соревнованиям.
- Хорошо, - у меня больше не было сил разговаривать. - Идите. А я
отдохну.
Я прошел в номер и принял душ. Значит, ее подвели нервы. Ну что ж,
ничего удивительного. Почти все спортивные грешники ссылаются на нервы. Но
такая милая девушка...
Я заказал в номер кофе. Мне принесли темный напиток со вкусом жженой
резины. Лучшего я и не ждал.
- Простите, - спросил я официанта. - А есть ли здесь неподалеку место,
где подают настоящий кофе?
- У нас самый настоящий, лучший кофе.
- Верю. А из чего его приготовляют?
Официант посмотрел на меня с искренним сочувствием и объяснил, что кофе
- это такая трава, корни которой высушиваются и перемалываются, пока не
примут благородный фиолетовый оттенок.
Поблагодарив официанта, я хотел выплеснуть драгоценный напиток, но тот,
словно почувствовав мое разочарование, сказал:
- Есть люди, называющие этим словом странные коричневые зерна, которые
привозят с Земли. Их подают в кафе "Африка" - два квартала отсюда. Чего
только не сделает с людьми мода!
Официант жалел снобов, которым приходится глотать всякую гадость, а я
воспрял духом и через пять минут отправился в кафе "Африка".
Квартал, в котором стояла гостиница, отделялся от следующего небольшим
парком. Я шел не спеша и даже остановился на берегу пруда, обрамленного
бетонным барьерчиком. К вечеру солнце грело уже не так отчаянно, можно
было дышать, и от воды исходила прохлада.
На другом берегу прудика счастливые родители возились у коляски с
младенцем. Младенцу на вид было около года - он еще не умел ходить, но
стоял в коляске довольно уверенно. На макушке у него торчал белый хохолок,
и младенец заливался счастливым смехом, которому вторили папа и мама.
Младенец напоминал мне младшего внука Егорушку, и мненаминуту
показалось, что я вернулся домой.
Вдруг папаша поднял младенца на руки и, поцеловав в лобик, забросил в
воду. Подальше от берега.
Я было бросился к воде, движимый естественным желанием спасти малыша.
Но прежде чем я успел что-нибудь сделать, я заметил: папа с мамой
продолжают счастливо смеяться, что говорило либо о их законченном цинизме,
либо о том, что младенцу ничто не грозит. Смеялись и случайные прохожие,
остановившиеся у пруда. Смеялся и младенец, который препотешно бултыхал
ручками и ножками и ко дну не шел.
Тогда я понял, что здесь детей учат плавать раньше, чем они научатся
ходить. Таких чудаков я знал и на Земле. И когда я это понял, то немного
успокоился. Но ненадолго. Прошло еще несколько секунд, и ручонки младенца,
видно, устали, улыбка пропала с его личика, и, тихо пискнув, он пошел ко
дну.
Лишь круги по воде...
Я сделал то, что в моем положении сделал бы каждый порядочный человек.
Я прыгнул с бетонного бортика в воду и нырнул. В конце концов, пруд был
так велик, а перепуганные родители наверняка замешкаются.
Вода была зеленоватой, но довольно чистой. Покачивались водоросли, и
темными тенями рядом со мной проплывали рыбы. Пруд оказался не очень
глубоким - метра два-три: на дне ребенка не было видно. Я на мгновение
вынырнул, чтобы вдохнуть воздуха, и успел разглядеть испуганные лица
людей, собравшихся вокруг пруда. Мокрый костюм тянул меня ко дну, и тут я
понял, что совсем потерял былую спортивную форму и, если не направлюсь к
берегу, спасать придется меня.
Я вынырнул и увидел, как улыбающийся папаша вынимает из воды своего
улыбающегося детеныша. На последнем издыхании я выбрался из воды поближе к
кустам и подальше от счастливых родителей. Там на скамеечке сидела Маша.
- Что с вами? - спросила она тихо. - Вы так купались?
В вопросе звучала жалкая попытка уважить странные обычаи моей родины,
где старики обычно ныряют в воду в костюме и ботинках.
- Да, - сказал я сквозь зубы. - У нас такой обычай.
- Такой?! И вам не холодно?
- Что вы, - я постарался улыбнуться. - Очень тепло.
- Вы куда идете? - спросила Маша, стараясь на меня не глядеть. Я бы
тоже на ее месте постарался не глядеть на старика, с которого льется вода
и свисают водоросли.
- Я иду пить кофе, - сказал я. - В кафе "Африка".
- Но, может, вам лучше...
- Сначала обсохнуть?
- Если так у вас принято.
- Нет, у нас принято гулять в мокрых костюмах, - ответил я. - Но
все-таки мы вернемся в гостиницу и постараемся проникнуть туда с заднего
хода, потому что наш обычай вызывает у вас удивление.
- Нет, что вы! - воскликнула неискренне Маша, но тут же повела меня к
гостинице задним двором.
Я покорно следовал за девушкой, стараясь не обращать внимания на
прохожих. По дороге я немного обсох, а в номере, размышляя о несходстве
обычаев, переоделся в вечерний торжественный костюм с большим олимпийским
гербом, нашитым на верхний карман. Я не рассчитывал разгуливать здесь в
парадном облачении, но мой багаж был ограничен. Хорошо, хоть малыш не
потонул.
Маша покорно ждала меня в холле, сложив ручки на коленях, словно
нашкодившая школьница, которой предстоит объяснение с учителем.
- У вас рано учат детей плавать? - спросил я, присаживаясь рядом.
- Плавать? Да, конечно.
- Но я никогда не видал пловцов с Илиги на наших соревнованиях.
- Мы недавно примкнули к олимпийскому движению, - сказала Маша.
- Но вот вы же участвовали.
Маша покраснела, что в сочетании с зелеными волосами дало любопытный
эффект, который мог бы загнать в могилу дальтоника.
- Но я же легкоатлет, - сказала она. - За легкоатлетов мы ручались. А
за пловцов очень трудно ручаться. Вы меня понимаете?
Я пока не понимал, но на всякий случай внушительно кивнул.
- Но поймите меня правильно! - воскликнула она вдруг с дрожью в голосе.
- Я первый раз была на таких крупных отборочных соревнованиях. Этого со
мной больше никогда не повторится.
Я кивал как болванчик, надеясь, что она проговорится.
- А теперь получилось, что из-за моего поведения илигийцам придется
отказаться от участия в галактических соревнованиях. Поверьте, только я
одна виновата. Снимите меня. Накажите меня. Но не наказывайте целую
планету. Все теперь зависит от вас.
- Знаете что, - сказал я задумчиво. - Расскажите мне все по порядку.
Одно дело - изучать документы, другое выслушать показания сторон. Только
ничего не скрывайте.
Маша глубоко вздохнула, словно собиралась нырнуть в воду, чем напомнила
мне мой собственный неразумный поступок.
- Значит, после того, как я стала чемпионкой Илиги в беге на двести
метров, меня решили направить на отборочные соревнования сектора на
Элеиду. Со мной был еще один юноша - прыгун. У него все обошлось. Ну вот,
взяла я старт. Чуть-чуть засиделась. Самую чуточку. Знаете, как это
бывает? Вы никогда сами не бегали?
- Я прыгал в высоту, - сказал я. - На два пятьдесят четыре.
- Он как высоко! - искренне удивилась Маша, чем очень меня к себе
расположила.
- Но вы все равно знаете, как бывает, когда задержишься на старте.
Бежишь и себя проклинаешь. А ведь два первых забега я выиграла. Вот и
бежала, проклиная себя, и очень мне было стыдно, что на меня надеялись, а
я так подвожу. Мы с другой девушкой оторвались от остальных, но у нее
запас был метра в два. Полметра я отыграла по-честному, а потом с собой не
совладала. Я знала лишь одно: остается двадцать метров, семнадцать... вот
я и фликнула.
Машины глаза были полны слез.
- Что вы сделали?
- Флик-ну-ла.
И тут Маша разревелась, и я погладил ее по зеленой головке и стал
приговаривать: "Ну ничего, ничего..."
- Что теперь будет?.. - бормотала Маша. - Я же не могу им в глаза
смотреть.
- Что же было потом?
- Потом? Потом все судьи сбежались и потребовали объяснений. У меня,
сами понимаете, был соблазн сказать, что им показалось, но я сказала
правду. А та, другая команда сразу написала протест. И федерация. Они
совершенно правы.
Маша достала платок и высморкалась. Почему-то все женщины в Галактике,
когда плачут, вместо того чтобы вытереть слезы, вытирают нос. Из сумочки
вывалился на стол сложенный вчетверо лист бумаги.