Произведения Кира Булычёва
Роман "Река Хронос"
Навигация по страницам: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Книга II
говорить? Ну, Коля,возрази! Выйди и скажи, Коля!
- Офицер! - закричал мужик рядом с Колей. - Здесь он! Пускай говорит!
Чего попрятались?
- Пускай говорит! - шумели вокруг.
- Ну вот, - Коля сказал укоризненно Раисе, но та была уверена в себе.
- Иди, - сказала она. - Почему не пойти.
Колю толкали в спину, тянули за рукав.
- Давай! Давай! - кричали издалека. - Где офицер?
Колю буквально вытолкнули из толпы на лестницу - он выпрямился,
оправил шинель, фуражку.
- Разве это офицер? - закричали из толпы. Но кто кричал, Коле было
непонятно, потому что все лица были серыми пятнами - все одинаковые. Да и
сам он для людей был лишь силуэтом на фоне открытой двери в городскую
управу, вестибюль которой был ярко освещен.
- Какой это офицер? - кричали совсем рядом. И еще кто-то засвистел: -
Это же прапорщик!
- Господа! - закричал тогда Коля, который понимал, что, если не найти
нужных слов, его могут растоптать, избить, убить. - Вы не правы, господа!
Офицерство совсем не однородное! Я сегодня стоял рядом с адмиралом
Колчаком! Это настоящий патриот - он тоже за революцию!
Несколько человек закричали <ура!>. Дальше, по бульвару, те, кто
ничего не слышал, подхватили, крик прокатился вдаль. У управы давно уже
молчали, а окраины толпы все шумели.
- Вспомните лейтенанта Шмидта! - Коля поднял руку, как Суворов,
который шел впереди своих гренадеров. - Он был золотопогонником, но отдал
жизнь за свободу народа... Гарантия свободы - сплочение всех сторонников
Временного правительства!
Коля говорил и еще - ему кричали, ему свистели, впрочем, мало кто
понимал или слышал, что говорил этот худой высокий прапорщик. Самый
упрямый из трамваев двинулся, пробиваясь сквозь толпу. На темной улице
особенно ярко светились его окна.
Коля хотел спуститься к Раисе, но за его спиной уж стоял сам
городской голова и еще какие-то чины из Думы. Еранцев тянул Колю внутрь
здания:
- На минутку, господин прапорщик. На минутку.
В вестибюле толпились люди состоятельного и весьма напуганного вида.
- Мы вам искренне благодарны за то, что вы успокоили толпу, - сказал
Еранцев.
Один из гласных, тучный и тоскливый, протирая пенсне, добавил:
- Мог быть мордобой или даже смерть, да, смерть!
Остальные в вестибюле недовольно зашумели - гласный был нетактичен,
никто не намеревался говорить о смерти.
- Господа! - возопил тучный гласный. - Вы забываете о судьбе мичмана
Фока!
- Надеюсь, никто из нас не последует его глупому примеру, - отрезал
Еранцев. - В десять здесь будет адмирал. Давайте выберем президиум. -
Еранцев обернулся к Коле. - Надеюсь, вы не откажете представлять ваше
боевое офицерство.
- Неужели не найдется более достойного офицера? - спросил Коля. Он
вспомнил, что Раиса стоит на улице, среди солдат, в темноте, ждет его -
надо спешить.
Но Еранцев тут же повлек Колю, расталкивая людей, толпившихся на
лестнице, на второй этаж, к буфету, чтобы подкрепиться, а вокруг в тесноте
и различии мнений согласовывали состав президиума. Пока спорили, Коля
успел съесть холодную куриную ножку и запить хорошей мадерой.
Колчак прибыл в Думу в десять ноль-ноль. Его приближение издали
анонсировалось перекатывающимся криком <ура!>, что приближался по
бульвару.
Включили привезенный прожектор и им осветили ступени управы. Колчак
стоял прямо, не щурился, хотя лицо было мертвенно-белым - свет прожектора
бил прямо в глаза. Колчак сообщил, что приветственные телеграммы
правительству посланы. Затем он дал согласие на разоружение полицейских и
жандармов. Караул у казначейства и учреждений будут пока нести матросы.
Затем Колчак прошел внутрь управы, и там, в зале, наполненном
гласными Думы, а также зрителями, заседание продолжалось. Отвечая на
вопросы, Колчак вел себя сдержанно и ничем не выдавал ни усталости, ни
раздражения. Что ж, показывал он каждым жестом и словом, вы так хотите. Я
ваш верный слуга. Соратник.
Правда, не все так это понимали. Возмутителем спокойствия оказался
вертлявый вольноопределяющийся, который стоял у сцены и держал в руке
блокнотик. Он выкрикивал свои вопросы невпопад и нагло, чем вызывал
восторг гимназистов и мальчишек, набившихся на галерку.
Вот этот вольноопределяющийся и оказался соломинкой, сломавшей спину
верблюду. Колчак неожиданно остановил Еранцева, сделал шаг вперед и со
злобой, сквозь зубы, но достаточно громко спросил:
- Вы кто такой, ну?
И в глазах, и голосе Александра Васильевича была такая сила, что зал
послушно замолк, а вольноопределяющийся вытянулся во фрунт и покорно
сообщил:
- Вольноопределяющийся Козловский, ваше превосходительство!
Галерка шумела, свистела, поддерживая Козловского. Колчак замолчал.
Он смог пристыдить, испугать одного человека, но не мальчишек, защищенных
от него расстоянием, высотой и обществом себе подобных.
И тогда Коля понял, что он может и должен помочь адмиралу. Коля
встал, прошел несколько шагов к краю сцены и, подняв руку, закричал:
- Тишина!
Голос у Коли зычный, глубокий.
- Я требую! - продолжал Коля, и все замолчали. - Немедленно вывести
из зала этого подонка. Он позорит весь город. Он позорит революцию!
Второе выступление за вечер оказалось даже более успешным, чем
первое.
- Долой! - закричали в зале.
- Нет, - перекрыл шум голосов Коля. - Так не пойдет. Господин
Еранцев, поставьте вопрос на голосование!
Проголосовали. Через три минуты Козловский покорно пошел к выходу. На
демократических основаниях. Галерка свистела разрозненно и неуверенно.
Когда собрание кончилось, Колчак остался на сцене, разговаривая с
гласными.
Еранцев увидел, что Коля намерен уйти, сказал:
- Нет, ты теперь наш, ты теперь политик.
Он под локоть повел Колю на сцену.
Они подошли к группе беседующих, и Колчак, не оглядываясь,
почувствовал их приближение. Он резко повернулся к Коле и сказал:
- Спасибо, прапорщик. Вы оказали мне ценную услугу.
- Ну что вы, ваше превосходительство, - искренне смутился Коля. - Это
был мой долг.
- Мы намерены привлечь молодого человека к нашей деятельности, -
сказал Еранцев.
- Похвально, - согласился Колчак.
Он улыбнулся открыто и дружески - он умел это делать и знал эффект
открытой улыбки на сухом жестком тонкогубом лице. И протянул руку.
Пальцы адмирала были холодными и чуть влажными.
- Рад с вами познакомиться, - сказал Колчак. - Прапорщик...
- Берестов, Андрей Берестов.
- Где служите?
- В Симферополе. Здесь я в отпуске по семейным обстоятельствам.
- Завтра прошу вас быть в моем штабе на борту <Георгия>. Вам будет
удобно в десять утра?
- Так точно, - сказал Коля. - Разумеется.
Еранцев полуобнял Колю за плечи и запел:
- Не забудь, что ты наш - наш, наш...
Раиса дождалась Колю. Она пробралась в зал, только он ее не заметил,
и видела его триумф.
Она ждала его у выхода, выскочила из темноты, подхватила под локоть -
Коля даже испугался.
- Что он тебе говорил? - спросила она.
- Кто?
- Ах, не притворяйся, - Колчак, - засмеялась Раиса и ущипнула Колю за
локоть. - Сам адмирал. Думаешь, я не видела?
- Он завтра ждет меня.
- Ой, Пресвятая Богородица, - пропела Раиса. - И за дело! Ты как
того, прапорщика, посадил. Ты смелый!
Раиса поднялась на цыпочки и поцеловала Колю в угол рта.
- Погоди, - сказал Коля, - домой придем.
- Сама еле терплю, - сказала Раиса. - Я как волнуюсь, сразу желания
возникают. И аппетит!
Это показалось ей очень смешным.
Улицы были совершенно темными, только белели заборы да полосы по краю
тротуаров. В конце концов Веселкин не такой уж дурак.
- Может, адмирал тебя к себе возьмет, - сказала Раиса.
- Ну уж... оставь.
- А как мне тебя теперь звать? - засмеялась Раиса. - Колей или
Андрюшей?
- Как хочешь.
- А зачем ты имя поменял? Может, его полиция ищет?
- Я тебе обязательно расскажу, - сказал Коля. - Ты не бойся. Я
честный человек.
- А мне на что твоя честность? - засмеялась Раиса. - Мне мужик нужен,
а не монах.
Глава 3
МАРТ 1917 г.
Путешествие Лидочки, бесконечное, пока длилось, показалось
мгновенным, когда она очнулась. Как обморок. Лидочке раз в жизни пришлось
упасть в обморок, на молебне в гимназии, прошлой весной. Ей было душно,
потом стало тошнить, и все поплыло. А когда она открыла глаза, легкие были
наполнены отвратительным запахом нашатыря. Ей сказали, что она пробыла в
обмороке минут десять, пока все суетились, бегали за доктором и искали
нашатырь.
Именно эта краткость даже долгого беспамятства лежит в основе тех
религий и учений, что проповедуют переселение душ, - смерть в них
становится секундным переходом в иное состояние.
Еще не открыв глаза, Лидочка поняла, что проснулась ранней весной.
Наверное, это стало ее первой мыслью, потому что, отправляясь в
путешествие и страшась его, Лидочка начала думать - куда она попадет. А
когда завершила путешествие, подумала, что такой холодный, но уже
включающий в себя пробуждающиеся запахи завтрашней листвы, теплоту уже
греющего солнца воздух бывает лишь в марте.
Лидочка открыла глаза и зажмурилась вновь, потому что в лицо ударил
солнечный луч.
Она повернула ладони к земле и поняла, что лежит на гальке,