Произведения Кира Булычёва
Роман "Река Хронос"
Навигация по страницам: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Книга III
ссматривать свою комнату.Центр номера занимала кровать, которая вызывала подозрения, что в этом номере
останавливались обычно джентльмены с небольшими гаремами. Помимо кровати,
балдахин над которой был частично сорван, в комнате стояло ободранное голубое
мягкое кресло, женское трюмо с пустыми бутылочками и баночками перед ним и
круглый столик на шатучих паучьих ножках. Пол был устлан потертыми коврами.
Андрей откинулся на постель, не разбирая ее. Она, оказалась мягкой, податливой и
невероятно скрипучей. Что же происходит, когда на нее ложится гарем? - подумал
Андрей и тут же заснул.
Проснулся он только к вечеру от непривычных звуков под окном. Город уже очнулся
от послеобеденного отдыха и набирал вечерние темпы и шумы. Кричали мальчишки,
звенели и вопили продавцы воды и щербета, верещал бродячий фокусник, матерились
два пьяных русских прапорщика, зазывали прохожих торговцы из лавочек, что
выходили на улицу, размером напоминая платяные шкафы.
В дверь постучали - это был Тема Карась, фотограф, которого госпожа Авдеева
поручила оповестить археологов о том, что общий ужин для экспедиции будет подан
в ресторане отеля "Галата" и потому всех просят по возможности одеться
подобающим образом. Тема был крайне расстроен - у него была лишь зеленая
студенческая тужурка, потому что Тему выгнали за увлечение фотографией из
Лесного института, а впоследствии все деньги он тратил на химические реактивы,
треноги и линзы для своих аппаратов, так что до остального руки не доходили. К
счастью, в гардеробе великого князя, пожертвованного Андрею императрицей,
оказались лишние брюки для Темы, которые, правда, пришлось подвернуть.
Сам Андрей никаких трудностей не испытывал - замшевый охотничий пиджак с
золотыми пуговицами вполне мог сойти за генеральскую униформу экзотической,
допустим, Лихтенштейнской армии.
Труднее оказалось с проблемой туалета, ибо в гостинице такой пышности "удобства"
оказались в конце синего, украшенного цепочкой матовых лампионов под потолком
коридора и были заняты каким-то русским человеком, который в ответ на робкие
запросы Андрея отвечал, пользуясь всеми красками русского языка, как плохо его
желудок переносит острую местную пищу и напитки. В конце концов этот ругатель
вышел и оказался низеньким, одновременно облысевшим и взлохмаченным поручиком по
интендантству и, не попросивши прощения, побрел прочь. Зайдя внутрь, Андрей
вспомнил чью-то мудрую фразу, что уровень цивилизации определяется чистотой ее
туалетов.
Помыться удалось в номере, где возвышался грандиозный мраморный умывальник,
созданный, видно, Скопасом, на котором стоял наполовину наполненный таз. Так что
Андрей, выходя к обеду, был удручен и разочарован.
Но стоило Андрею вновь выйти в коридор и, спустившись на этаж по закругленной с
позолоченными перилами лестнице, очутиться на престижном втором этаже, где
располагались номера господ Авдеевых - место сбора экспедиции, как его
настроение изменилось.
Ступив на мягкий ковер второго этажа, Андрей окунулся в мир неги и порока,
сомнительных удовольствий и сладострастия, невиданных денег и неслыханного
коварства. Андрей всей шкурой почувствовал, что пребывание экспедиции в
гостинице "Галата" грозит ей моральной, а может быть, и физической гибелью,
неминуемой опасностью потонуть в болоте порока.
Но, почувствовав это, Андрей не воспротивился опасности. Его
девятнадцатилетнему, не искушенному в пороках телу стало щекотно и сладко от
предвкушения вседозволенности.
Дверь в номер профессора Авдеева была преувеличенно велика, и хотелось поставить
по обе ее стороны по гигантскому гвардейцу с алебардой и желательно в тюрбане.
Постучавши, Андрей вошел в номер, который был так же роскошен, как коридор, так
же пышен, но далеко уступал ему в размерах. Очевидно, архитектор этого здания
полагал, что его посетители будут большую часть времени гулять по коридорам, а в
номера забегать лишь для удовлетворения овладевшей ими страсти. Номер, намного
превышавший тот, в котором обитал Андрей, был почти весь занят двухспальной
кроватью под расшитым стеклярусом балдахином. Плотный профессор сидел на краю
кровати и громким голосом доказывал Россинскому, что надпись десятого века в
районе трапезундского порта существовать не может, потому что это противоречит
науке. Андрей знал, что профессор ровным счетом ничего не смыслит в греческих
надписях.
Тема Карась сидел в кресле, покрытом чем-то блестящим, и заворачивал обшлага
брюк. Россинский слушал гневные филиппики Авдеева и смотрел в окно, за которым
ничего, кроме синевы темнеющего неба, не было видно. Вошла восхитительная
госпожа Авдеева в блеске купеческой зрелости. Россинский как-то сказал, что ее
хочется сорвать и жевать, обливаясь соком. Плечи ее были обнажены, в руке
страусовый веер.
- Все готовы? - спросила она, оглядывая комнату, где все вытянулись при ее
появлении и даже муж не удержался и вскочил, задрав бороду, будто от этого мог
стать выше.
Княгиня Ольга прошла вдоль строя, только что не проверяя зубы. Андрею поправила
галстук, Теме велела почистить ботинки, а Россинский ей совсем не понравился -
слишком он был мят и засыпан перхотью, и видно было, что она готова оставить его
дома, но не оставит, потому что для палеографа это будет вовсе не наказанием, а
подарком - он наверняка стремится к недочитанному труду Шампольона или Брэстеда.
Так что и Россинского взяли.
Пока Ольга Трифоновна инспектировала свою дружину, Андрей задумался о странной
участи русских женщин. По воспитанию своему и месту в семье они играют скорее
роль главенствующую, чем подчиненную. В семействе, в имении, в усадьбе, в
литературном салоне - куда ни поглядишь, правят российские дамы. Они и
образованней, и умней мужчин, и не отвлекаются на мелочи вроде политики. То есть
по праву и возможности русское общество могло бы стать матриархальным и это
пошло бы ему на пользу. Но законы общества, его родовые, древние, дремучие
боярские нравы требуют, чтобы женщина ограничивала свою деятельность домашним
хозяйством. И сколько же остается нерастраченных сил, загубленных судеб -
сколько министров, сколько Путиловых и Пироговых не смогли найти своего выхода в
жизни. Если революция и может принести нечто полезное, то это будет не столько
земля крестьянам, о которой говорят, но никто ничего не смеет предпринять, а
открытие дороги для русских женщин. И вот, рассуждал Андрей, пройдет несколько
лет, и русские женщины займут достойные места - будут у нас женщины-министры,
женщины-сенаторы, женщины-миллиардерши. Будут они подобны нашей княгине Ольге -
могучие, пышущие российским здоровьем, со взбитыми прическами, может, порой
чересчур самоуверенные, но знающие свое дело и видящие цель в своей жизни. И
будут с завистью глядеть на Россию Англия и другие страны, которые и мечтать не
посмеют о том, чтобы дама была у них премьером. А у нас будет!
Рассуждая таким образом, Андрей не заметил, как они вышли из номера и спустились
в вестибюль гостиницы, дурно освещенный и замызганный оттого, что там было
слишком много случайного народа - спящих на чемоданах офицеров или дельцов,
которым не нашлось номера, заблудившихся пьяниц и личностей, которые избрали
вестибюль местом для заключения своих дел или тайных переговоров.
Появление экспедиции вызвало некую сенсацию между собравшимися! Попробовав
взглянуть на экспедицию со стороны, Андрей вынужден был признать, что удивление
окружающих обоснованно.
Впереди небольшой процессии шествовала крупная дама в расцвете лет, одетая в
вечернее платье, оставляющее обнаженными соблазнительные части ее прекрасного
тела. Под руку эту даму держал низкий пожилой мужчина с черной бородой,
массивным носом и злыми глазками из-под очков. Почетным эскортом эту пару
сопровождали три молодых человека, одни в зеленом замшевом костюме для
придворной охоты, второй в потертой студенческой тужурке и сползающих слишком
длинных брюках, и наконец третий, в стареньком пиджачке, с отсутствующим
взглядом, будто попавший сюда совершенно случайно.
Пересекши вестибюль, эта пятерка вошла в страшно дымный и душный, кричащий,
поющий, прогуливающий деньги зал ресторана.
Метрдотель, завидя археологов в дверях, кинулся к ним и на добром греческом
языке обратился к Андрею, приняв его за главу процессии. А так как никто
греческого не знал, то археологи начали кивать головами и кивали, пока их не
провели за стол у сцены и там Авдеев сердито обратился к Россинскому:
- Я всегда полагал, что вы знаете греческий! Куда он делся?
- Я знаю, как писали греки три тысячи лет назад, - ответил Россинский. - Но они
давно пишут иначе.
- А где он? - спросил тогда Авдеев у своей жены. Он был агрессивен и не уверен в
себе
- С минуты на минуту, - ответила Ольга Трифоновна, будто бы и в самом деле
имевшая право знать о планах подполковника Метелкина.
Они расселись за столом, оставив место Метелкину между Авдеевыми.
Ресторан оказался велик и высок - будто он заполнял собою всю гостиницу, и
происходило это оттого, что потолка и лепнины не было видно - настолько густо
собирался наверху табачный дым и чад из кухни.
За столиками сидели в основном русские офицеры и гражданские люди, но были и
местные, по крайней мере так показалось Андрею. Конечно же, он не мог утверждать
наверное, видит ли перед собой дельца из Одессы или грека из Синопа.
Женщин в ресторане было немного, и Андрей мог бы поклясться, что, за исключением
княгини Ольги, все остальные, молодые, одетые и накрашенны