Произведения Кира Булычёва
Роман "Река Хронос"
Навигация по страницам: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Книга III
гощали мальчика Роберта куличом.Миновали Выборг - до Питера оставалось несколько часов. Вагон заполнился
народом, большей частью солдатами и мешочниками. За окнами, на платформах
финских станций, стояли безоружные русские солдаты - видно было, что армия
рассыпается.
Усиевич высунулся в окно и закричал:
- Да здравствует мировая революция!
Солдаты на перроне не успели сообразить, что кричит этот странный барин, и
проводили его удивленными взглядами. Владимир Ильич сцепился с бледным
поручиком, сторонником войны до победного конца. Они так громко и горячо
спорили, что вокруг собралась толпа солдат и мешочников - всем хотелось
послушать ученых людей.
На этот раз не было ни повара, ни официантов - хорошо, что в Стокгольме шведские
социалисты снабдили товарищей колбасой, булками и другим, давно невиданным в
России провиантом. Эмигранты разделились на группы и уничтожали припасы. Вагон
наполнился дразнящим ароматом иностранной пищи, что отделило эмигрантов от
своих, местных.
К Териокам успели подчистить все, собрали вещи и прилипли к окнам - шли дачные
места, многие здесь когда-то жили летом, купались в чистой Маркизовой луже и
рыбачили. Дачи в Куоккале выглядывали из-за заслонов сосен - вокруг них не было
заборов - только полоски дикого камня.
Перед станцией Белоостров рельсы разбежались. Там, на платформе, стояла кучка
людей в пальто и шляпах - с залива дул свежий ветер, они ждали давно и сильно
замерзли.
Было уже темно, Мария Ильинична бегала вдоль состава, выкрикивая: "Володя!
Володя! Где Ульянов, товарищи?" Усиевич закричал из окна:
- Мы здесь! Идите сюда!
Вагоны были не освещены, и люди угадывали друг друга только по голосам.
Встречающие влезли в поезд и прошли в нужный вагон. Ильич выбежал к переходному
тамбуру и обнял сестру. Он прослезился. Все были рады - трудно было поверить,
что товарищи смогли прорваться сквозь страшные опасности путешествия через
Германию.
- Трудно поверить! - восклицал Шляпников.
- Нас арестуют? - тихо спросил Владимир Ильич, увлекая сестру в сторону, в
пустой закуток кондуктора. - Нас обязательно арестуют.
- Не думаю, - авторитетно ответила Мария Ильинична.
Шел к концу понедельник, 3 апреля. На площади перед Финляндским вокзалом
собралось немало народа - революция испытывала острый дефицит в лидерах -
слишком быстро они возвышались и бывали низвергнуты толпой, готовой к эйфории и
разочарованиям. На этот раз приехали самые настоящие, самые непримиримые вожди -
Мартов, Ульянов, Зиновьев, Цхакая и другие, согласившиеся на долгое изгнание, но
отказавшиеся от компромисса с царским режимом.
Когда поезд медленно остановился, почти упершись трубой паровоза в белое с
желтым железнодорожно-готическое двухэтажное строение вокзала, солдаты и
мешочники из первых вагонов устремились вперед и буквально смели депутацию,
которая пришла встречать коллег.
Лишь когда толпа схлынула, большевик Чугурин, знавший Ленина по школе в Лонжюмо,
отыскал Владимира Ильича, окруженного товарищами по путешествию.
Он начал совать ему в руки картонную книжечку, и Ульянов, не сообразив,
отталкивал книжечку, полагая, что от него требуют автограф.
- Разрешите! - закричал Чугунов, так что люди вокруг замолчали. - Разрешите вам,
товарищ Ульянов, вручить партийный билет Выборгской организации нашей партии под
номером шестьсот! Шестьсот! - повторил он. - Шестьсот, - словно эта цифра имела
магическое значение.
В зале вокзала, куда ввалились шумной, веселой, гудящей толпой приезжие, было
пусто. У дверей уже стояли караулы. Некоторые из эмигрантов почувствовали
холодок в груди - это было похоже на арест.
Но из небольшой группы людей в центре плохо освещенного зала отделился господин
в черном пальто с бархатным воротником. Он снял котелок и пошел навстречу
приехавшим.
- Я рад приветствовать возвращение на родину наших признанных борцов за
свободу! - хрипло воскликнул он. В речи оратора чувствовался кавказский акцент.
Речь председателя Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов
грузинского социалиста Чхеидзе была короткой и соответствовала моменту. Ленин,
который не выносил Чхеидзе со времен партийного раскола, вертел головой, отмечая
все мелочи, столь привычные уже петроградцам, но новые на его цепкий взгляд. И
то, что караул был вооружен и хорошо одет, но без погон, и то, что женщины в
Петрограде следят за европейской модой, и то, как осунулся и постарел Чхеидзе...
- Что там, на площади? - обернулся Ленин к Чугунову. - Вы собрали людей?
- Там несколько сот человек.
- Говорить буду я.
- Но не все пришли встречать вас, - ответил наивный Чугунов, который не сделает
карьеры в партии и государстве. - Здесь же сам Мартов!
Ленин покосился на Мартова, который уже мотал курчавой, седеющей гривой, ожидая,
когда сможет достойно и красиво ответить на приветствие Чхеидзе.
- Спасибо! - громко сказал Ульянов, как только Чхеидзе закончил речь. Он
протянул ему руку. - Еще раз спасибо.
Торжество Мартова было скомкано. И еще более скомкано, когда Ленин сказал:
- Дела партийные и советские никуда не денутся. А нас ждет народ.
Он показал вперед, на арку, ведущую из вокзала на площадь.
Это было совершенно не по-товарищески по отношению к Чхеидзе, который поздно
вечером, не жалея своего времени, приехал встречать эмигрантов, это было не по-
товарищески по отношению к остальным эмигрантам, не менее известным в народе,
чем Ульянов. Но пора женевских и цюрихских дискуссий кончилась. Все как дети,
повторил мысленно Ленин особенно не полюбившийся глупый стишок из эсеровской
газеты, - все как дети, день так розов, ночи нет...
Широкими быстрыми шагами Ленин пересек зал - один по гулким плитам, - вышел,
сопровождаемый догнавшими его большевиками на ступени вокзала - морской
прожектор, привезенный из Кронштадта, ударил ему в лицо - и фигурки на ступенях
вокзала приобрели особое, высвеченное значение.
- Выше! - сказал Ленин. - Я не могу говорить отсюда - меня не видно.
- Мы приготовили автомобиль, - сказал Чугунов. - Товарищ Керенский всегда
выступает с автомобиля.
- Чепуха. Автомобиль недостаточно высок, - сказал Ленин. - Это чей броневик? Не
враждебный?
- Прислан советом для охраны, - сказал Чугунов.
- Вот оттуда я и скажу речь!
- Ну что вы, Владимир Ильич, вы же ушибетесь, - сказал Чугунов.
- Володя, ты обязательно упадешь, - сказала Мария Ильинична.
- Пускай говорит Сокольников. Он моложе и крепче, - сказала Инесса Арманд.
Владимир Ильич только отмахнулся от них. Все они, друзья, родственники, близкие
люди, оставались еще во вчерашнем дне - в эмиграции, в пути, в теоретических
дебатах. Лишь Ленин увидел в темной, уставшей от ожидания, но ждущей все же
толпе ту силу, которую только он может схватить и держать в кулаке - тогда он
непобедим. Разожмешь кулак на минуту - она вырвется и сожрет тебя. И это
понимание, это чувство толпы делало его сильнее всех, кто окружал его или
противостоял ему.
И когда Ленин полез на броневик, ему стали помогать - в нем была сила. И он
сказал свою речь!
***
Совсем уж ночью Ленин побывал в особняке любовницы великих князей,
очаровательной балерины Кшесинской, где располагался штаб его партии. Ему
принесли чаю в чашке, которой столь недавно касались пальцы любовника балерины.
Здесь собрались функционеры партии, некоторые ворчали - слишком поздно. Они еще
не привыкли к тому, что революция не знает времени суток.
Рано утром, переночевав у сестры, а вернее проведя остаток ночи за разговорами,
Ленин, сопровождаемый женой и Марией, поехал на Волково кладбище.
Там он стоял, ежился, ни с кем не говорил, ни на кого не смотрел - перед
могилами мамы и сестры Оли. Родные умерли без него - он не смог даже проститься
с ними, и, как человек буржуазный, твердых семейных устоев, Ленин чувствовал
себя глубоко виноватым перед мамой и Оленькой. Он не пытался безмолвно
оправдываться перед ними, но скорбел о нелепости жизни, которая разрывает связи
между самыми родными и доверчиво близкими людьми. И он искренне жалел, что мама
так и не смогла дожить до этих дней - и не смогла оказаться на исчерченной
лучами прожекторов площади перед Финляндским вокзалом, где он смело выхватил всю
честь и славу встречи у своих соперников. Мамочка умерла, удрученная и униженная
хождениями по равнодушным и тупым высоким инстанциям, умоляя за жизнь брата,
потом за его, Володину свободу... Она бы еще жила и жила, если бы не эти Романовы,
если бы не гнусная машина, созданная ими, если бы не отвратительная азиатчина
России. Сегодня ночью, стоя на броневике и видя под собой запрокинутые синие во
тьме лица сотен людей, он понял, что сделал еще один шаг к отмщению.
- Спи, мама, - прошептал Владимир Ильич, - спи, Оленька.
Он высморкался и медленно пошел с кладбища. Надя догнала его, взяла под руку. С
другой стороны шла Маша. И так случился миг, когда никто более не нужен, когда
мир смыкается.
Извозчик ждал у ворот, - вчера Мария Ильинична передала Володе небольшую сумму
из партийной кассы и они смогли позволить себе раскатывать на извозчике.
Владимир Ильич помог взобраться в пролетку жене и сестре, потом уселся сам.
- Это тебе не броневик, - пошутила Мария, и Владимир Ильич не рассердился, а
рассеянно улыбнулся.
- Куда ехать, барин? - спросил извозчик.
- На Херсонскую? - Ленин сомневался, правильно ли он помнит адрес Бонч-Бруевича.
- Херсонская, три, - сказала Мария Ильинична.
***
Вынырнув из потока времени, Андрей очутился в том же узком проходе между